Книга Моя любимая заучка, страница 49 – Ника Черри

Жизнь бурлила вокруг, студенты наполняли коридоры и радовались новому дню, беззаботно стекаясь в столовую.

Усевшись между Тёмой и Заболотиным, Громов непринуждённо взял вилку и стал есть. Друзья молчали, а Максим медленно пережёвывал омлет. Запил соком, отправил новую порцию в рот.

Молчание затягивалось, и казалось, сидевшие по обе стороны, приятели превратились в истуканов. Смотреть на них или разговаривать не хотелось, но и сидеть, как на подиуме тоже.

— Да твою мать, я в норме!

Максим со стуком поставил стакан на стол, отчего жидкость расплескалась на скатерть, оставив жёлтые пятна.

— А что это тогда вчера было? Буду не против, если объяснишь, — Боря отмер и перестал сверлить друга взглядом, продолжив завтракать.

Громов затолкал в рот побольше бекона, и продолжил жевать, стараясь как можно медленнее двигать челюстями.

— Странный ты какой-то, — вздохнул мулат, бросая косые взгляды на Максима.

Ромашова не пришла на завтрак. И почему он не удивлён?

За столом у окна сидели её дружки. Рыжий с набитыми щеками размахивал руками, что-то бурно рассказывая. Максим мог поклясться, что заметил, как из уродливого рта вылетело нечто и приземлилось прямиком на макушку Глеба.

Они не косились на Громова, это значило, что Ромашова им ничего не рассказала. Ржали, ели и пили. Ничего нового.

Только не хватало её. Вечно укоризненного взгляда, которым одаряла рыжего, когда тот вёл себя как баран. Стопки книг, которые она везде с собой таскала, выстраивая пирамиды и зарываясь так, что виднелись только каштановые патлы.

Носилась за своими идиотами словно мамаша, читая нотации. Вечно задирала свой нос и учила жизни других. А когда вскидывала руку, стоило преподавателю лишь открыть рот, хотелось намотать на кулак растрёпанное нечто, что у нормальных людей называлось волосами, и уебать о парту. И с наслаждением смотреть, как она захлёбывается в собственных кровавых соплях.

Вот только это будто с прошлой жизни. Он помнил её такой настолько ярко, что вдруг понял. Такой Ромашовой больше нет. Есть другая, более усовершенствованная версия. Может она летом прошла исправительную школу, где из зануд мастерят нормальных девчонок?

Интересный вариант, надо будет поинтересоваться, когда они в очередной раз сядут пить чай. Похохочат вместе над тем, как Громов по- дружески присунул ей в коридоре, обсудят последние сплетни и, стукнувшись кулаками, разойдутся по гостиным.

Сука. Сука, сука, сука. Как же паршиво.

Где её носит? Сидит в своей спальне, ничего не жрёт и рыдает в окружении груды смятых салфеток?

Она настолько стала непредсказуема, что размышления, а-ля «как всё исправить», утыкались в тупик.

Ромашова элементарно выглядеть стала по-другому. Изменения заметил даже Боря, ещё когда они наблюдали, как она засасывает Смирнова.

Волосы не торчали в разные стороны, а одежда не походила на одеяние нищенки, придерживающейся целомудрия.

А нежные черты лица так сочетались с хрен знает откуда взявшейся дерзостью, что хотелось засунуть Ромашку в карман и утащить к себе. Забрать, завладеть, поставить у изголовья кровати и любоваться каждый грёбаный день.

Осознание того, что он жевал бекон как жвачку уже несколько минут подряд стукнуло по голове. Громов гипнотизировал стол друзей Ромашовой, опустевший хрен знает какое количество времени назад.