Книга Кошмар на Полынной улице, страница 80 – Дарья Буданцева, Мария Тович, Риган Хэйс, и др.

– Когда я была маленькой, – начала я сухо и постаралась не смотреть ему в глаза, потому что взгляд Елисея мог сбить, и тогда все невысказанные за эти годы слова так и остались бы висеть в пустоте, – …мы с семьей переехали сюда. Дом только построили, это была наша первая совместная квартира, как мама говорила: «Будто новая жизнь начинается». Они только что сыграли свадьбу. Крыльям, на которых летала моя мать, можно было только позавидовать. Отец бросил нас, когда мне было два, а спустя три года мама снова вышла замуж за мужчину, у которого тоже была дочь от предыдущего брака, на два года старше меня. Так у меня появилась сестра, Нинка, и новый отец, точнее отчим. Мне он никогда не нравился. А у мамы – новая семья, настолько во всем прекрасная, что мне не нашлось в ней места. Я была не похожа на них и, наверное, очень сильно напоминала о потерянном прошлом. Но в этом же нет моей вины?.. Я чувствовала себя забытой. Ты не представляешь, каково это – ребенку чувствовать, что его любят в разы меньше остальных. Если вообще еще любят… У меня были способности, доставшиеся по наследству от моей прабабки, которая была ведуньей. Когда пришла возможность… Когда я смогла, я ушла жить сюда. Практически не раздумывала. Мне тогда было пятнадцать лет…

Елисей слушал мою исповедь в немом остолбенении, как будто не знал, жалеть ему меня или удивляться самой возможности такого исхода. Ведь до сегодняшней ночи он и не знал, что существует другая, обратная сторона реальности.

– И ты больше не хочешь туда возвращаться?

– Я больше никогда туда не вернусь. Никогда.

– Ну а мне-то поможешь?

Я помню тот день, когда оно случилось. Наверное, со стороны это выглядело как обрыв проводов, когда толстый хлесткий кабель срывает ветром со столба, швыряя на землю, и ток уходит в почву.

Заземлись. А не успел – так прими на себя удар и не жалуйся…

Я пришла домой позже обычного и, едва прикрыв за собой дверь в коридоре, поняла, что дома я не одна. Из кухни доносилась приглушенная возня, а когда я вошла туда, то увидела сидящего за столом отчима. В последнее время он нередко возвращался домой раньше окончания рабочего времени, были какие-то проблемы. Кажется, они с мамой много раз говорили об этом, даже ссорились, громко споря за закрытыми дверями их комнаты.

Когда я показалась в дверном проеме, взгляд вялых глаз лениво оторвался от созерцания рисунка на скатерти. Перед отчимом на столе стояли матовая от испарины, наполовину пустая бутылка и граненый стакан. На расстеленной газете были раскиданы куски сухой распотрошенной рыбины.

– Ты, – сказал отчим с неразборчивой интонацией: то ли спрашивал, то ли доносил до сведения. – Опять ты.

Он поднимался, слегка покачиваясь корпусом, но на ногах стоял неожиданно твердо. Никогда до этого не видевшая пьяных, я растерялась, застыв на месте. Он подошел ближе, словно намеревался что-то спросить.

– Ты очень вовремя.

Липкое дыхание спертой волной докатилось до моего лица, я зажмурилась, попытавшись отодвинуться в сторону двери, но мне преградила путь упершаяся в стену крепкая ладонь.

– Куда собралась? – выдохнул он, даже показалось, вполне трезво.

Взгляд у отчима был острый, как у стрелка, пристальный, холодный. Тяжелый, скользящий, он медленно, скептически, привередливо пробирался по мне, как по куску мяса, выбирая местечко получше.