Книга Ошибка Пустыни, страница 197 – Мария Соловьева

Жайас облегченно выдохнул и крикнул, чтобы несли еду.

Когда сытые и осоловевшие участники застолья уже не могли ни есть, ни пить, Лала предложила каждому рассказать о самой дальней точке света, куда их занес морской ветер. У нее кружилась голова, но не от выпитого вина, нет. Море, могучее и бескрайнее, обещало такую свободу, о которой в Пустыне и мечтать было нельзя.

Оказалось, что дальше всех судьба забросила Ушаша, и все слушали его рассказы о неизвестных землях, как малые дети бабку-сказочницу, – раскрыв рты. Помощник Дариша завистливо переводил непонимающий взгляд с одного рассказчика на другого и в конце концов задремал под байки на незнакомом языке.

Спать разошлись уже с рассветом, но к вечеру снова собрались и снова делились друг с другом историями, от которых то захватывало дух, то невозможно было удержаться от хохота, а то и хотелось в ужасе спрятаться под лавку.

Еще один вечер Лала провела с Тиком вдвоем, пока он наносил на свою карту новые пометки непонятными символами. Хаддор пояснил, что морские карты капитанов – бесценная вещь, которую мечтает украсть и перепродать каждый негодяй, и только особый шифр помогает хранить секрет самых безопасных и прямых водных путей. Тик рассказал, как помогают звезды и как долго Жайас вбивал в него эту непростую науку – понимать небесные светила.

Пять дней и пять ночей шел «Везунчик» вдоль острых скал, укрывающих Пустыню от мира. За это время мальчик-ашайн выучил три десятка слов на заморском, шов Тика почти перестал зудеть, а Лала истратила половину заготовленного успокоительного отвара. Морская качка плохо действовала на Ушаша. Он старался, как мог, но нет-нет и появлялись у него на руках следы собственных зубов.

На шестое утро Лала проснулась от странного чувства тишины и покоя. Корабль не шевелился, словно стоял в песках. Когда она вышла на палубу, то зажмурилась. Море, гладкое, как зеркало, сияло невообразимой синевой, будто не одно солнце отражается в нем, а сотня. Озадаченные матросы во главе с боцманом разглядывали безвольные тряпки парусов.

– Чтоб меня русалки до смерти залюбили, если это не магия. – Боцман ткнул толстым пальцем в сторону берега.

Белая кайма прибоя, без которой немыслима береговая линия, исчезла. Синева упиралась в скалы и таким же ровным зеркалом убегала к горизонту. Лучи солнца, не остужаемые ветром, пекли все сильнее, и к полудню все металлические предметы на палубе обжигали до волдырей. Единственным, кому на руку штиль, оказался Ушаш. Ему даже не потребовалась новая порция снадобья до самого вечера. Матросы отдраили все, что можно было, и радовались передышке за игрой в кости. Жайас и Тик решили переждать штиль, запасы это позволяли, разве что вода для питья нагрелась. Так что все блаженно ленились, кроме Лалы – она готовила новые порции лекарств, упражнялась в метании кинжала и читала найденные у Жайаса записи о заморских товарах.

А ночью ее разбудил стук в дверь и отчаянный вопль юнги. Ушаш, который провел весь предыдущий день без успокоительного, сражался в трюме с ошалевшими от страха козами, но это еще полбеды. Неясно, что уж ему привиделось, но до избиения несчастных животных он разбил почти все бочки с водой. Осталась одна, десятиведерная. Памятуя, что может вытворить безумный ашайн, никто не хотел с ним связываться, и послали за Лалой.