Книга Идеальный рецепт на Новый Год, страница 59 – Саша Блик

— Ты это дело брось, — послышался знакомый голос. — Очнулась — значит жить будешь.

Я приоткрыла один глаз и в щёлку между веками увидела Кондратия. Он сидел на лавке напротив и лузгал семечки. И куда только делся интеллигентный старичок, которого я утром встретила в электричке?

— Что со мной случилось? — прохрипела я.

— Что-что. Замёрзла ты, только и всего. Вот если бы Милка ритуал свой закончила, тогда всё, тогда бы мёртвая была.

Я сглотнула, представив, как ритуальный кинжал, сделанный в Китае, вонзается мне в грудь, забрызгивая кровью деревянный щит, но Кондратий прервал мой поток мысли:

— Ну-ну, не переживай. Я бы тебя всё равно не оставил — к себе бы взял. Вон, ты даже одета как надо.

Я скосила глаза на окровавленный белый свитер, выглядывающий из-под шкуры, и нахмурилась. Надо для чего?

— Точно, девочка, точно, — раздался женский голос, и в поле моего зрения появилась Неждана с каким-то горшочком. Подошла, подтолкнула в спину, помогая сесть, и всучила горшок в руки. Горячий! — Одежды белые, волосы распущены, ещё и в крови вся. Ни дать, ни взять настоящая русалка.

Я поморщилась, и не только от сравнения — в нос ударил запах давно сдохшей коровы. С трудом сдержав рвотный позыв, я уставилась на горшочек у меня в руках. Внутри плескалась подозрительного вида жидкость, будя далеко не гастрономические желания.

— Пей, пей, — подбодрила кикимора. — А то ещё сляжешь с лихорадкой да всё одно помрёшь. Жалко тогда будет.

Я скривилась от одной мысли о том, что эта тухлятина окажется у меня во рту, и перевела полный надежды взгляд на Кондратия. Он кивнул:

— Выпить надо. Стоило, конечно, извиниться, за то, что даю обезболивающее… Но тебя, как я заметил, подобное не слишком беспокоит.

— В каком смысле?

— А в прямом. Я говорю, что обезболивающее ты глотаешь что не в себя.

Вот я вообще не поняла — чем ему обезболивающее-то не угодило? И в электричке он тоже очень странно отреагировал, когда я пила таблетки. Да, в прочем, какая разница? У всех свои тараканы. Бабушка вон, помню, тоже лекарства не переносила — до самого последнего пить отказывалась, и мне запрещала. Как подумаю, что если бы только она тогда согласилась на лечение…

Я решительно выдохнула, заставляя себя отвлечься от грустных мыслей. Бабушки нет, а передо мной дымится ёмкость с отвратительно пахнущей жижей. Вспомнился эпизод из какого-то фильма, где перед девушкой в супе всплывали глазные яблоки. Я с подозрением присмотрелась к вареву, решив, что, если увижу внутри что-то подобное, точно откажусь.

Глаза в горшочке отсутствовали. Зато я заметила, что от жидкости исходит зеленоватое свечение. Я зажмурилась и вновь открыла глаза, но свечение не исчезло. Вопросительно взглянула на Кондратия. Он раздражённо глядел на меня. Решила пояснить:

— Оно светится.

Мужчина едва семечкой не поперхнулся от возмущения.

— Ты ещё разглядываешь? Конечно, оно светится, как иначе? Пей, говорю!

Я вздохнула, поднесла горшочек к губам с обречённостью бычка, бредущего по доске, и постаралась проглотить всё как можно быстрее, по возможности не дыша. Резкий вкус тухлятины обжёг язык и прокатился по горлу. Но почти сразу исчез, оставляя после себя лишь лёгкое жжение, какое бывает после чая с имбирём. Я с недоумением взглянула на Кондратия:

— А довольно неплохо.