Книга Ярослава и Грач, страница 114 – Алёна Селютина

— Почему Евой?

— Да потому что это имя уже который год находится в топе!

— Все, успокойся. Она не будет Евой. И повторения — это не так страшно, у меня в классе было еще три Григория.

— И как вы друг друга различали?

— По фамилиям. И еще клички друг другу давали.

— А у тебя какая была?

— Белый.

— Почему «белый»? Ты же Черных…

— Да это я в третьем классе в мелу перемазался, так и пошло… До самого выпуска только так и называли…

— Тебе не было обидно?

— Да не, нормально. Мы все друг друга как-нибудь называли.

— А у меня не было клички…

— Только не говори, что собираешься расстраиваться еще и поэтому поводу. Ладно, давай посмотрим нормальные имена. Так, Марина, Мария, Марта, Майя… Майя, кстати, ничего. Что скажешь?

А Майя и правда звучало хорошо.

— Черных Майя Григорьевна, — задумчиво проговорила Яра и обратилась к животу. — Как тебе, дочь?

И вдруг ощутила пришедший изнутри отклик, который невозможно было передать словами.

— Ты чего? — всполошился Гриша, заметив, как изменилось ее лицо.

— Ей нравится, — тихо ответила Яра, боясь спугнуть момент. — Ты Майя, да?

В ответ дочь пнула ее пяткой прямо в то место, где лежала ладонь Гриши, да так и оставила, чтобы он погладил. Если бы Яра сама раз за разом не наблюдала эти эпизоды их общения, то в жизни бы не поверила, что так бывает.

— Ну вот и решили, — улыбнулся Григорий.

— Майя, — повторила Яра и вдруг с небывалой ясностью осознала: у них будет ребенок. Настоящий. Живой. Девочка. Их с Гришей продолжение. Ничего не было, а они взяли и сотворили ее, и теперь она живет в ней, готовясь выйти в этот большой мир, такая маленькая, слабенькая, беззащитная, и конечно же они сделают все-все-все, чтобы уберечь ее…

— Ну, и чего ты опять ревешь? — прижал ее покрепче к себе Гриша.

Поцеловал в макушку.

До родов оставалось три недели и два дня.

Плачь и смотри, со стороны

Счастье босиком по ковру перед сном.

Плачь и смотри, у него глаза твои,

И если бы не ты, мы бы были втроём.

Не пара — Плачь и смотри

— Майюш, солнышко, ну давай хоть ложечку. Сама хочешь? Хорошо…

Ложка тут же была использована в качестве катапульты, каша угодила Яре на футболку и стекла вниз. Яра точно помнила, что сегодня утром в шкафу это была последняя чистая футболка.

— Майя! Так нельзя! Отдай ложку!

Ложку дочь отдавать не пожелала. Вместо этого принялась лупить ею по тарелке, разбрызгивая кашу во все стороны.

Только что вышедший из душа Гриша зашел на кухню и нахмурился, разглядев представшую перед ним картину.

— И зачем ты ей это позволяешь? Замечательно, теперь руками. Яра, ну что это такое?

Разговаривать с ним Яре не хотелось. Она все еще была зла на него за ночь. Майя спала сегодня плохо, и только на руках, и если Яра ходила и качала ее. Саму Яру тоже качало, она раз за разом пыталась лечь с дочерью в постель, но та начинала плакать. После полутора часов этой экзекуции Гриша пробормотал что-то злобное, забрал свою подушку и плед с кровати и ушел спать в гостиную. А Яра еще почти час сражалась с их ребенком. И утром, когда Майя проснулась и разбудила ее, встала совершенно разбитой.

— Яр, ну ты вообще собираешься что-нибудь делать? — воскликнул Гриша.

Нет, она не собиралась. Честно говоря, ей было легче отмыть потом кухню, чем остановить это безобразие. И сейчас она пыталась сделать вид, что ничего не происходит, а, значит, от неё ничего не требуется. Она устала. И все, чего она хотела, чтобы ее оставили в покое. Надолго.