Книга Ярослава и Грач, страница 37 – Алёна Селютина

— Просто хотела сказать, что нашла твой ремень в бельевой корзине. Ты опять не вытащил его из джинс, когда бросал их в стирку. Я положила на кровать.

В небольшом пятачке коридора замирает даже воздух. Юля переводит очевидно шокированный и крайне заинтересованный взгляд на Грача. Очень красноречивый взгляд. В нем так и читается: «Серьезно?!»

— Яра, — по слогам шепчет Григорий, как всегда умудряясь вложить в ее имя слишком много всего.

Но Яру несет и ей не страшно. В этот момент ей кажется, что ее предали.

— Ладно, — говорит она, — не буду мешать. Приятно было познакомиться.

И устремляется дальше по коридору.

— Яра, — рявкает вслед Григорий, — ты куда?

Уф. Не стоило ему этого спрашивать. Потому что в свете ее эскапады ответ на этот вопрос будет совсем уж плох. И тем не менее она оборачивается и честно отвечает:

— К отцу. Он просил заехать.

И идет дальше, чувствую, как прожигает спину взгляд черных глаз.

Ай-ай-ай. Что будет?

Удивительно, но Контору она покидает никем не остановленная. И долго мнется на остановке, решая, куда ехать.

Он ее постеснялся. А она выставила его дураком.

Кто из них виноват больше? Почему ей кажется, что она?

Наверное, это трусость, но сейчас она не готова снова оказаться перед Гришей, и его черными глазами, и этим его «Яра». Поэтому в конце концов она садится в автобус, который увозит ее к родителям.

Дверь открывает мама.

— Я посижу у себя? — спрашивает Яра.

— Ну конечно… — отвечает она, и на лице ее отражается тревога. — Что-то случилось?

— Я случилась, — вздыхает Яра и бредет в свою комнату, которую по привычке все в этом доме до сих пор называют детской, закрывает дверь.

Три недели назад она окончательно уехала жить к Григорию. Родители сказали, что не будут ничего здесь менять, но отец поговаривает о том, что им надо бы снова переехать, и в новой квартире никакой ее комнаты конечно же не будет. Где она тогда станет прятаться?

Но пока такая возможность есть, и Яра падает на свою кровать лицом в подушку, вставляет в уши наушники и закрывает глаза. И лежит так неизвестно сколько, сделав музыку погромче, чтобы совсем уж наверняка, чтобы схорониться в ее коконе, отсидеться в ней, пока не наберется решимости выползти и предстать перед черными глазами.

Ее ждет не больше и не меньше как Страшный суд, ей-Богу.

Жутко до тошноты. До темноты перед глазами. До слез.

Она не сможет.

Вот так все и закончится.

Что же она такой дурой-то уродилась?!

Кажется, она начинает потихоньку подвывать, но сильно разойтись не успевает, потому что кто-то садится рядом, и ей на лопатку ложится ладонь. Яра замирает на вдохе. Так делает только один человек.

Нет, нет, нет! Так нечестно! Она еще не готова. Она здесь пряталась. Она в домике. Он что, не знает правила игры?

И, мучимая терзаниями и стыдом, она сжимается под этим прикосновением. А Грач, совершенно для нее неожиданно, вместо того, чтобы развернуть лицом к себе и высказать все, что о ней думает, гладит ее по спине.

Боги, лучше бы орал…

Яра убирает наушники и поворачивается сама. В этот момент начинается припев, и из динамиков орёт что-то уж совсем неблагозвучное, и она досадливо морщится и быстрее нажимает «стоп» на сотовом. Вся ее любимая музыка сейчас кажется ей глупой, детской забавой.

А Грач не хмурится. И вообще вместо того, чтобы смотреть на нее, с интересом изучает ее комнату. Конечно же, он видел ее раньше, когда приходил в гости к родителям и заходил поздороваться. Но никогда не позволял себе войти внутрь: приветствовал ее с порога и сразу уходил. Так что можно сказать, что сейчас он попал сюда впервые.