Книга Ярослава и Грач, страница 40 – Алёна Селютина

— Хотела увидеть тебя.

Она похудела. Волосы не распущены как обычно, а собраны сзади в низкий хвост. А вот одета чересчур тепло даже для конца августа. Джинсы, черная футболка без принта, ветровка. Берцы эти ее, и как носит, тяжелые же. Зато вытащила все сережки из левого уха. Правое ему не видно.

И в этом тоже виноват он.

— Сокол говорит, ты живешь отдельно.

— Угу, — кивает Яра, а потом ее прорывает. — Я хотела снять комнату в коммуналке, но отец запретил. И поскольку всю эту мою самостоятельную жизнь оплачивает он, пришлось согласиться на его условия. Он нашел старушку — божий одуванчик, снял у нее одну комнату, и, судя по всему, наказал следить за мной. Не удивлюсь, если она ему докладывает, во сколько я домой возвращаюсь и спать ложусь. А еще, если он ей доплачивает, чтобы она меня терпела. Мы когда с ней пересекаемся, у нее лицо такое становится... В общем, я сейчас у этой старушки живу, а в сентябре надеюсь в общагу перебраться. Мне обещали, если места будут, их же в первую очередь иногородним выделяют. Я на работу устроилась в кафе на дневные смены. В общепите больше никогда есть не буду. Зато по вечерам там мастер-классы по кулинарии, для своих бесплатно, ну, я хожу, учусь понемногу. А в сентябре стипендию выплатят, и оксфордская еще при мне, так что деньги будут…

Яра все говорит и говорит, и слушать ее голос так привычно и хорошо. Им всегда было легко говорить друг с другом, на любые темы с правом перескочить или закончить в любой момент. Но сейчас, кажется, ей нужно просто выговориться. Как будто бы весь последний месяц она молчала.

Грач все никак не может перестать на нее смотреть. В ней не осталось ничего от той девочки, что полгода назад в первый раз шагнула в его квартиру. И одновременно с этим это все еще она — его Яра.

То есть нет, уже не его, как бы сильно не хотелось.

— Я все испортила, — вдруг выдает она. — Когда мы только начали встречаться, мама сказала мне не воспринимать тебя как должное, заботиться о тебе. Я ее не услышала.

— Это не ты, — вздыхает Григорий. — Я должен был…

— Давай не будем про возраст, — перебивает она. — Никому из нас не нужно, чтобы ты играл роль моего отца, это я заигралась в дочку. Но за твоей спиной слишком надежно. Ты не критиковал, не судил, не говорил, что делать. Ну, разве что шапку зимой заставлял носить. И я… Тяжело объяснить… В какой-то момент подошла к зеркалу и поняла, что ничего о себе не знаю. Кто я. Чего я хочу. И рядом с тобой было так безопасно, что я решила пробовать. Ну, и заодно, судя по всему, решила проверить тебя на прочность. Разумеется, все это меня не оправдывает.

И они молчат. Григорий ловит себя на том, что у него глаза слипаются. Это очень забавно, учитывая обстоятельства. Но это потому, что сейчас она рядом и не нужно за нее волноваться. А значит, можно выдохнуть ненадолго. Он никак не может вспомнить, почему они поссорились тогда. И уж тем более, почему отпустил ее. Почему не побежал за ней, когда она молча собралась и ушла. Ему показалось, он слышал всхлип, когда закрывалась дверь. Но тогда он решил, что так будет правильно. Что так будет лучше для них обоих. Для нее.

— Я хочу извиниться, — говорит Яра. Она тоже откидывает голову на стену, копируя его позу, но на него не смотрит. — Поэтому и украла ключ. Не знала, как тебя еще поймать, чтобы остаться наедине. Прости меня, если сможешь, я втянула тебя во все это. В эти отношения… И теперь ты еще разгребаешь последствия, тебе ж работать с отцом, не мне… Ты самый лучший, — она сглатывает, а Григорию от ее слов почти физически больно. — Ты сам не догадываешься, какой ты. И ты не заслужил того кавардака, в который я превратила твою жизнь.