Книга Нарисую себе счастье, страница 88 – Марианна Красовская

Матушка и Устина ушли на кухню готовить обед, мужчины удалились крушить мой любимый кабинет, а мы с княжною Синегорской остались вдвоем. Точнее, втроем, считая ребенка у меня на руках.

— Для женщины, у которой умирает муж, вы на удивление спокойны, — заметила Милана, а я только усмехнулась. От нее я чего-то подобного и ожидала. И ответ приготовила заранее.

— Для супруги северного княжича вы на удивление любопытны.

— Туше, — помолчав, признала Милана. — Вы мне нравитесь. Художница?

— Вы мне тоже нравитесь. Да. Хотите посмотреть мои рисунки?

— Хочу. Дадите блокнот?

— Да.

Милана с любопытством разглядывала зарисовки, а я думала, что никогда не рисовала младенцев. Для этого нужен какой-то особенный дар. Слишком уж они… неземные.

— Беру свои слова обратно, — тихо сказала Синегорская. — Вы очень любите своего мужа. Это видно в каждом рисунке.

— Да.

— Вы очень талантливы.

— Не буду отрицать.

— Учились где-то?

— Да, в Большеграде, но недолго.

— И что рисуете сейчас?

— Не поверите, сервизы. Никак не могу придумать что-то для будущей выставки.

Милана прикрыла глаза и тихо улыбнулась. Взяла карандаш у меня, нарисовала в блокноте кривенькую чашку самой простой формы — кувшинкой. И быстрыми штрихами накидала сетчатый узор.

— Синяя сетка на белом. Как вам?

— Может, лучше золото? — усомнилась я. Слишком уж простым представлялся мне рисунок.

— Кобальтово-синий. Ну, можно с золотыми горошками.

— Вы где-то видели такой рисунок? — прищурилась я.

По бледному женскому лицу мелькнула тень.

— Сомневаюсь. Просто… красивое.

— И рисовать не сложно. Попробую. Спасибо. Милана…

— М-м-м?

— А дети — это сложно? Я в деревне нянчила малышей, но это ведь другое. Каково — быть мамой?

— О, это вы удачно спросили. Мне непременно нужно кому-то об этом рассказать! — оживилась вдруг Синегорская. — Но меня же никто не слушает!

И в следующий миг на меня обрушился поток эмоций. Она вдруг поведала мне все — от момента зачатия до самых родов, а потом — про кормление грудью. Многое я бы знать не хотела, конечно, но вдруг увидела, что она еще очень молодая, да к тому же сирота. И в Буйске не жила раньше, поэтому и подруг у нее мало. Впрочем, у меня, кроме Ольги и матушки, внимательных собеседниц не было вовсе, а ведь матушке многое рассказать немыслимо. Поэтому я живо задавала вопросы, и как-то вдруг вышло, что потом сама изливала душу. Это было немного больно, я даже заплакала, когда рассказывала про смерть отца, но потом сделалась так легко, как никогда раньше.

— Обещайте приехать ко мне в гости, — потребовала Милана. — Мне так одиноко без работы. Асур — очень хороший и внимательный муж, но он же должен нас кормить. Я целый день сижу дома одна!

— Непременно приеду. Или вы оставайтесь у нас погостить. Хоть на всю зиму, правда, комнат много!

Потом проснулась малышка и звонко потребовала мать. Милана, укрывшись шалью, кормила ее грудью, а вернувшиеся мужчины заявили: нашли.

Конечно, за шкафом, как и предупреждал Туманов.

Конечно, обратный амулет.

Конечно, старый, работы Матвея Ковальчика, впрочем, пока об этом рано говорить, нужно, чтобы поглядела Милана.

И если амулет имелся, то где-то был и тот человек, что его в дом Долоховых принес.