Книга Про ведьм и ослов, страница 8 – Марианна Красовская

Мне стало дурно, ноги подкосились, в глазах потемнело.

— Э! Э! — как сквозь вату донесся сердитый бас. — Что, опять? Вот ведь проклятая девка!

И я провалилась в черноту.

Воспоминания радости не принесли. Каждый раз я удивляюсь — и как только выжила? Как только не откинула коньки от безумной усталости, не прыгнула в колодец и не зарезала этого жирного борова ночью?

Няньку-то он тогда выгнал, а работы меньше не стало. И мне пришлось перетащить колыбельку в кухню и ночевать там же.

Побои были обыденностью. Пересолила суп? Получи по лицу. Ребенок долго плачет? Оплеуха — плохую мать нужно учить. Не так поглядела, не так ответила, не услышала с первого раза? Мог и пнуть, и полотенцем хлестнуть.

Единственное утешение — в постель не тащил. Плевался, что слишком тощая. Раньше было лучше. А с чего бы мне поправиться, если ребенок на груди и поесть не всегда успеваешь? А Август был славный малый, зря не орал, спал по ночам, даже зубы вылезли без проблем. Видимо, жалел меня.

В один далеко не прекрасный день муж отправил меня к мяснику, а ребенка я взяла с собой, примотав шарфом к телу — коляску мне никто, конечно, не покупал. Только вместо мясника я заявилась прямиком в полицейский участок.

— Вы зачем здесь, барышня? — остановил меня молодой парень в форменном кителе.

— Хочу защиты просить. Муж бьет, а защитить некому.

— Бьет, значит любит, — глубокомысленно ответил полицейский. — Просто так разве ударит? Да и не похожи вы на жертву: одеты богато, чистенькая, ребенок вон спокойный.

— Что тут, Иван?

— Да барышня вон какая-то. От мужа сбежала, жаловаться будет.

— Проводи ко мне в кабинет.

Так я впервые встретила Туманова. Было ему тогда к тридцати, но выглядел старше — с той же бородкой, в очках (для солидности), в белоснежной рубашке и форменной куртке с серебряным кантом. Весь из себя важный, надутый. Он тогда только что получил повышение — стал заместителем начальника. Неудивительно, что ко мне он отнесся снисходительно.

— Муж бьет, — повторила я, машинально покачивая сына. — Много. Постоянно. Иногда ногами. Иногда скалкой. По лицу редко, не хочет, чтобы следы оставались.

— Так может, есть за что?

— Нет. Я не гуляю, не пью, за ребенком исправно приглядываю. Не ругаюсь, не скандалю, много работаю.

— Госпожа… как вас там…

— Хмельная.

— Госпожа Хмельная, почему бы вам просто не уйти от него, если все так плохо?

— Куда? На улицу? С ребенком? Я сирота, у меня нет никого.

— Оставьте ребенка отцу. Если у вас нет ни работы, ни жилья, все равно вам его никто не отдаст.

Я ревниво прижала к себе Августа.

— Думайте, что говорите! Это мой сын! Как я его оставлю?

— Тогда ничем не могу помочь.

— Ясно, когда убьют, тогда и приходите, — гневно сказала я, поднимаясь. — Хваленое южное лицемерие! Мы не дадим женщинам никаких прав, только обязанности, пусть будут рабынями. А помрет — так сироток много, найдем еще.

— Подождите, не стоит так переживать. Вы не в самом плохом положении, — попытался утешить меня этот болван. — Вы не голодаете, не ходите в обносках, не просите милостыню, не продаетесь за медяки. У вашего сына есть будущее. А что до господина Хмельного, я с ним проведу беседу. Обещаю. Ну не имеем мы права в семейные дела лезть, это не наше дело!

— Ну да, а он сломает мне шею после вашего визита.