Книга Где распускается алоцвет, страница 18 – Софья Ролдугина

Айти – золотые глаза, змеиные – усадил её, кутая в одеяло. Легко, очень легко; наяву бы так ни за что не вышло. А потом опустился на колени и, обхватив Алькину босую ступню горячими-горячими ладонями, дохнул на неё. И ещё; и поцеловал щиколотку, там, где косточка, и выше… Правда, стало жарко – и дурманно, и хорошо, и поэтому Алька не сопротивлялась даже, когда он мягко развёл ей ноги, продолжая целовать. Только когда ощутила щекочущее, влажное прикосновение к внутренней стороне бедра – и укус, скорее будоражащий, чем болезненный – испугалась.

И резко свела колени.

Одеяло сползало с плеч; Айти сидел на полу, упираясь подбородком в руки, скрещённые на краю постели, и улыбался чуть виновато.

– Значит, нет?

– Нет, – выдохнула Алька; сердце колотилось.

– А поцеловать на прощание можно? – спросил он снова. И, когда Алька промедлила с ответом, сказал: – Закрой глаза.

И она закрыла.

У него и вправду был змеиный язык; а ещё он – весь Айти целиком – казался горячим, как печка. От него пахло дымом и сумрачным диким лесом; волосы на ощупь были как шёлк. Всё полетело куда-то, кувырком, кувырком, в темноту и беспамятство…

И Алька проснулась.

Было, конечно, утро, позднее, ближе к полудню. Одеяло сбилось комом; от постели словно бы исходил жар. Окно было распахнуто настежь, хотя перед тем, как ложиться, она точно прикрыла его, почти насовсем…

– Это сон, – пробормотала Алька. – Точно сон.

И всё-таки она откинула одеяло, а потом задрала подол ночной сорочки.

С внутренней стороны бедра был небольшой синячок, и впрямь как след от укуса или засос.

Или как метка.

Голова закружилась; комната закружилась тоже, и Алька подтянула колени к подбородку, кутаясь в одеяло плотно-плотно и не понимая, испугана она или наоборот.

– Нет, – прошептала она еле слышно. – Не сон. Не сон.

И велик был соблазн сидеть так, закутавшись, пока кто-нибудь – лучше баб Яся – не забеспокоится и не поднимется к ней, будить и спасать. Но Алька не стала. Пересилила себя, встала, оделась, хоть и перепутала сначала, натянув штаны наизнанку, а кофту – задом наперёд.

Вельки сегодня внизу не было: он остался дома, с матерью, помогать ей ставить теплицу в огороде. Зато бабушка уже закончила с утренней консультацией и теперь сидела на кухне, пила кофе, заваренный «по-офицерски», прямо в большой кружке, и листала рабочий блокнот. На блюде высилась целая гора бутербродов, штук двенадцать.

– Забыла, что Велемира-то сегодня нет, – вздохнула баб Яся, поймав Алькин взгляд. – Вот настрогала целый противень… Ты садись, садись, кушай, золотце, они хоть и остывшие, но вкусные. Горчицы надо? В холодильнике возьми, за огурцами.

Подумав, Алька взяла и огурцов – бутерброды, как и статьи на редактуре, можно дополнять бесконечно. Против ожиданий, аппетит был зверский, словно сон-наваждение изрядно попил из неё сил: не настолько, чтоб лежать пластом, но достаточно, чтобы устроить себе завтрак плотнее обычного. Первый бутерброд залетел со свистом. Второй пошёл уже медленнее, под тягостные размышления о том, как лучше сформулировать, что рассказать… Появилось странное дежавю: некстати всплыл в памяти допрос в отделении, верней, «дача показаний», как сказал тогда колдун из сыска. Но по факту всё-таки допрос – разговаривала тогда с Алькой строгая женщина в тесноватой униформе, скрупулёзно выясняющая: «Как часто вы имели сношения с убитым? При каких обстоятельствах? Замечали что-то странное? Какие мысли посещали вас во время любовных свиданий?»