Книга Где распускается алоцвет, страница 30 – Софья Ролдугина

– Ложись и постарайся заснуть, – сказала она Дарине, когда та вернулась из душа. – Ничего не бойся, я рядом. Даже если проснёшься и увидишь что-то страшное – тоже не бойся. У тебя железка под подушкой, нечисть от такого шарахается… А я буду бдительно не спать и сторожить из слепой зоны, – кивнула она на соляной круг. – И пусть только эта тварь, не знаю, какая именно, попробует на тебя напасть.

Напряжённая складка у Дарины на лбу разгладилась.

– Прогонишь её?

– Это если ей повезёт, – елейным голосом ответила Алька. – А если не повезёт…

И она выразительно глянула на кочергу.

Даринка прыснула со смеху.

Заснула она быстро – наверное, и впрямь расслабилась впервые за долгое-долгое время. Свечи горели ровно, коротким ярким пламенем, и до утра их вполне должно было хватить – да даже и не на одну ночь, если по-хорошему. И света они давали тоже достаточно. Алька достала пяльцы, широкую белую ленту и принялась вышивать, чтобы скоротать время… и ещё потому, что вышивание – женское дело, домашнее, по умолчанию ведовское. Получалось криво, но с чувством – красной ниткой по белому льну. Цветущее дерево, а вокруг него – васильки, васильки, целое поле… Васильки немного напоминали алоцвет, но Алька-то знала, в чём правда.

После часа ночи глаза начали уставать.

После двух – заболела шея.

Ближе к трём часам, когда стала проклёвываться уже предательская мысль – не пойти ли, не выпить ли кофе, – Дарина вдруг шевельнулась во сне и как-то странно, придушенно всхлипнула.

«Кошмар?» – пронеслось в голове, и в ту же секунду Алька увидела её.

Да, это была ночница.

Сначала она имела вид длинного мохнатого червяка, свившего гнездо в углу, у окна. Не то сгусток темноты, не то морок – сразу и не разберёшь… Потом вытянулась, свесилась вниз, а пола коснулись уже босые ступни, уродливые, распухшие и кривые. Червяк, покорчившись, принял облик высоченной, худющей женщины, сутулой, с длинным лицом, похожим на лошадиный череп, и облачённой в чёрное с ног до головы. Одежды постоянно менялись, на каждом шаге. То напоминали саван, то дурацкий, перекошенный спортивный костюм, то юбку-колокол и вытянутую кофту наподобие тех, что носила учительница-музичка – та, которая умела играть песенки из мультиков на пианино, которая зимой побежала перед электричкой – и не добежала…

«Так, – осадила саму себя Алька. – А вот про мертвецов думать не надо».

Ночница заозиралась; глаза-плошки точно шарили по спальне – то, к чему прилипал её взгляд, окутывала темнота. Постороннюю – ведьму в соляном круге – ночница углядеть не могла, но чуяла неладное. Её тревожили красные свечи, но они стояли далеко. Под подушкой у Даринки лежало с полкило железа, но связь с ночницей, видно, настолько уже укрепилась, что даже такой талисман не мог держать нечисть на расстоянии.

Алька сглотнула – и, отложив вышивку, потянулась к кочерге.

Ночница, точно сомневаясь, всем своим длинным телом качнулась вперёд – и стала вытягиваться, не сдвигаясь с места. Удлинялись руки; удлинялась кривая шея; отпадала челюсть, ниже и ниже, так, что рот становился огромным, жутким, как чёрная дыра, – там вся Даринка, наверное, могла поместиться целиком.

На секунду Альке стало страшно – а вдруг не выйдет, не получится?

…а потом она просто взяла да и шагнула из круга.