Книга Половина пути, страница 76 – Юля Тихая

Брент слышал рассказы про Шимшиарве. Где-то там стоял самый главный из храмов Шин-Шицу, жёлтого бога с головой буйвола, второго по старшинству божества в тангском пантеоне. Тан-жаве говорили, будто их золотой буйвол уподобляется человеку при встрече с теми, кто иначе не может понять его величия.

Все, кто бывал в храме, описывали его как самое прекрасное место во всём мире. Бескрайнее небо, белый снег, величественные скалы, золотой бог. И цветы, круглый год цветы, и запах, и воздух, и сила.

Пленная огневичка, как видно, не оценила этих красот.

— База — это такая каменная плошка, вокруг всё дрожит от конструкций. Укрепляющие, противопожарные, другое всякое… не знаю, что именно. Наверное, если бы все пленные вместе хорошо подумали и очень постарались, можно было бы сделать что-нибудь эдакое, не освободиться, так хоть взорвать всё к стихиям. Но там… там быстро перестаёшь хорошо думать. Меня слегка контузило в бою, в дороге танги опаивают какой-то дурью, а потом ты просто, я не знаю как объяснить… ломаешься, наверное. Всё сливается, всё становится безразлично.

Ольша замолчала, только смотрела в огонь, не мигая. Брент поболтал её кружкой, выплеснул остывшие остатки, отмерил трав из пакетиков. Чай, зверобой, омела, крапива, листья берёзы… и мёда чуть-чуть, себе бы Брент сделал без него, но Ольша любила всё сладкое.

— Там барак — это длинная стена в один брус, и к ней крыша. А ещё с трёх сторон — решётки. Когда снег наметает, это хорошо, в снегу теплее, а так ты всё время дышишь силой, всё время. И никогда не спишь по-настоящему, то есть как бы спишь, но не до конца, совсем спать нельзя, иначе замёрзнешь, отморозишься. И в какой-то момент просто съезжаешь от этого, сходишь с ума. Кажется всякое… мы сперва болтали понемногу хотя бы с теми, с кем ехали вместе. Если тихо и помалу, танги не вмешивались, они вообще почти всё время были где-то далеко. А чем дальше, тем меньше говоришь. И не о чем, и незачем, и трудно, и… не отвечают почти. Я к осени тоже… только с Леком и разговаривала.

— С Леком?..

— Я знала, что он умер, — торопливо сказала Ольша. — Что его нет, что он не настоящий. Я ему жаловалась, а потом сама же за него и отвечала, так, как он бы ответил. Анекдоты вспоминала. Что в Марели золотая осень, яркая, красивая. Я ведь недолго там была, сколько, выходит? Месяцев десять? Это немного. Там были, кто три года, кто с самого начала войны. У них у некоторых крыша совсем… того. Но тангам без разницы, пока работаешь и другим не мешаешь — работай. Только на башне всегда фонарь, винтовки…

Ольша машинально глотнула чай и на мгновение прикрыла глаза, будто смакуя. Можно было и побольше мёда-то, это ты, болван, и сухую траву бы жевал.

А Ольша сделала ещё глоток, вдохнула поднимающийся от чая пар и вдруг сказала отрывисто:

— А потом они все ушли.

Брент растерялся:

— Кто?

— Танги. Одной ночью, вечером ещё всё обычно, а утром — всё. Ушли.

И Брент, сообразив, кивнул. Может быть, танги надеялись, что марельская армия остановится на бывших границах, у старого русла Жицы, но после падения Стены и той резни, которую враг устроил на внутренних территориях, король велел идти до конца. Тангов гнали в предгорья, как добычу, верхнюю палату парламента и генералов расстреляли на главной площади, а улицы Кальпетина отутюжили триумфальным маршем. Канцлер подписал капитуляцию и отозвал воздушной почтой оставшиеся военные формирования, и за содействие король милостиво передал временному правительству республики Танг часть их бывших территорий.