Книга Забираю вас себе!, страница 121 – Тина Солнечная

И вот тут до меня доходит. Резко и четко. До мерзкого холода в груди.

Я резко перевожу взгляд на неё. Она всё ещё улыбается, чуть розовая после смеха, с прикушенной губой и глазами, в которых свет.

— Ты что… сделала Талмера мужем?

Сначала она замирает. Потом в глазах проступает испуг. И неуверенность… видимо в моей реакции.

— Ну… да?.. — выдыхает она и пожимает плечами, будто надеется, что это не прозвучало так, как прозвучало. — Так вышло…

— Так вышло? — повторяю я, хрипло. — Как так вышло, Таша? Как можно случайно сделать Талмера мужем?

Она опускает взгляд. Щёки заливаются румянцем, и она тянется рукой, чтобы прикрыть лицо. Такая милая. Стоп, нельзя отвлекаться.

Я хочу встряхнуть её, выбить из этого наваждения. Хочу, чтобы она снова стала прежней. Суровой. Яркой. Беспощадной. Понятной.

Но вместо этого — просто вдыхаю и прижимаю её к себе, чувствуя, как она замирает.

Потом осторожно поднимаю её подбородок двумя пальцами.

— Таша, — тихо, почти ласково, но с предельной серьёзностью. — Что происходит?

Она смотрела на меня — глаза распахнуты, полны неожиданных слёз, губы дрожат. Я даже не успел ничего сказать, как первая слезинка скатилась по её щеке.

— Таша?.. — выдохнул я, окончательно потеряв опору под ногами, хотя я и сидел. — Ты... ты плачешь?

Она не ответила. Только всхлипнула и уткнулась лбом мне в грудь, будто пряталась.

А я застыл. Полностью.

Никогда. Никогда раньше я не видел, чтобы Таша плакала. Она могла орать, швыряться вещами, бить плёткой. Но плакать?

А теперь... вот она — маленькая, хрупкая, дрожащая, и ревёт у меня на груди, как ребёнок.

Я не знал, что делать.

Надо было встать и уйти. Надо. Я повторял это про себя снова и снова: оставь её и уходи, оставь её и уходи, уходи сейчас же.

Но вместо этого я поглаживал её по волосам. И губами собирал её слёзы с щёк. Я совсем не понимал, что делаю, но не мог иначе.

Когда она немного успокоилась, я поднял её лицо ладонями. Заплаканное, покрасневшее, растерянное.

— Пришло время рассказать мне правду, Таша, — сказал я. Тихо. Почти ласково.

Она долго смотрела мне в глаза. Казалось, борется сама с собой. В каждой черте её лица было что-то невыносимо уязвимое. И всё равно она говорила:

— Сегодня какой-то день правды… — выдохнула она. — Всем от меня нужна правда.

Я молчал. Ждал. Что-то внутри уже готовилось к худшему.

— Я… — её голос стал совсем тихим. — Я не совсем Таша.

И весь воздух вылетел из моих лёгких. Будто по-настоящему.

— Что? — хриплю. — Что значит — не совсем?

Она дрожит. Но не отворачивается.

— Я… как бы… тоже Таша. Просто… не та. Не совсем та.

Я замираю, вглядываясь в её лицо. А потом вдруг, к собственному ужасу, ощущаю… облегчение.

Потому что если она не та, значит, всё, что происходило, хоть как-то объясняется. Хоть что-то в этом всём имеет смысл.

— Когда? — спрашиваю. — Когда ты… стала не той?

Она сглатывает.

— Когда она пытала Талмера. Тогда… мы поменялись.

Я киваю. Словно всё складывается в голове.

— Теперь ясно, — выдыхаю. — Ладно.

Но потом во мне вскипает новая волна.

— А если она вернётся?

Она смотрит на меня, как будто сжимается внутрь.

— Я не знаю. Правда. Я просто… пытаюсь делать всё, что могу. Пока я здесь.

— Это еще хуже, — говорю я глухо. — Мы привыкнем. К добру. К теплу. А потом ты исчезнешь. И всё вернётся. Это — хуже. В сотни раз, Таша.