Книга Забираю вас себе!, страница 58 – Тина Солнечная

— Уходи, — выдохнула я, едва сдерживая дрожь.

Он кивнул, чуть склонил голову, почти так, как делал раньше — но теперь в этом поклоне была странная мягкость. Развернулся и тихо вышел, не оглядываясь.

А я осталась стоять среди сбитых подушек и простыней, с этим вкусом его губ на своих — и странным, колючим теплом под сердцем.

Томрин

Я сижу на краю своей постели, так и не раздеваясь, ссутулившись, будто пытаюсь вжать в плечи всё то, что гудит в голове и под кожей. Пальцы машинально касаются старого шрама на брови — не потому что болит, а потому что надо за что-то зацепиться. За старое. За знакомое. За что-то, что не разваливается у меня под ногами, как эта чёртова женщина.

Таша. Я должен её ненавидеть. Я должен чувствовать к ней всё то, что всегда помогало мне дышать в её доме: отвращение, глухую злость, злорадство, пусть даже безмолвное — но оно было моим оружием. Моей бронёй. Я должен был смотреть ей в глаза и помнить, сколько раз эти глаза видели мою боль — и как она улыбалась этому.

Но всё это выветрилось. Стёрлось за пару дней. Нет, даже не за дни — за минуты. За тот момент, когда я вошёл в её спальню, чтобы залечить ей спину. Она лежала тогда на животе, беззащитная. И я думал: «Сейчас. Скажет что-то мерзкое. Унизит. Напомнит, кто я». А она просто дышала. Тихо. Слабее, чем я когда-либо её видел. И мне вдруг захотелось нести эту слабость на руках — её, Ташу, от которой я должен был бежать к чёрту подальше.

А потом она уснула у меня на груди. Чёрт, я могу ещё тысячу раз повторить это про себя — и всё равно не поверю. Таша. На моей груди. Руки вокруг меня. Тёплая, нежная. Спала так, будто не было всех тех лет. Будто я — не раб. Будто я — её мужчина. Я должен был отшатнуться, я знаю. Я должен был напомнить себе, что она — чудовище. Но в ту секунду всё это улетело. Осталась только она. Такая, какой я её видел потом: в столовой — смеющуюся, живую, без колючего холода в глазах. На мне — кричащую моё имя, цепляющуюся ногтями за мою спину так, что я готов был продать душу, чтобы такой она и осталась…

Может, всё это уловка? Богам известно. Может. Но, черт подери, если это сон — пусть он длится. Потому что в её взгляде больше нет того, что жгло меня все эти годы. В ней теперь есть тепло. Принятие. Желание — такое, что мне хочется сгореть в нём и родиться снова.

Может, я сошёл с ума. А может — это она.

Я выдохнул и встал с кровати. Бессмысленно было пытаться уснуть — с тем, что у меня теперь творилось в голове, сон всё равно не пришёл бы. Открыл дверь, прошёл по коридору босиком, стараясь не смотреть на картины на стенах. Эти стены видели слишком много.

В общей комнате было полутемно, лишь тусклый магический свет у стены давал понять, кто здесь сидит. Конечно — Кайрен. Как обычно, хмурый, собранный, с этой вечной тенью в глазах. Он у неё дольше всех. И ненавидит сильнее всех. Я у неё второй. Я прекрасно помню тот день, когда попал в этот дом. Кайрен тогда был на грани. Никогда бы не подумал, что ребёнок может быть настолько жестоким. Мы оба тогда были молоды. Но с моим появлением ему стало легче — она просто чередовала свои «игрушки». Забавно, если подумать: мы все давно привыкли к её крутому нраву. Настолько, что любое смягчение казалось куда более опасным, чем плеть или кнут. Даже когда она выросла — сначала девочка, потом девушка, потом женщина — ничего не изменилось.