Книга Помощница хвостатых Боссов, страница 101 – Тина Солнечная

Я поднимала глаза на своих мужчин. На мужей. Боги, даже думать об этом было больно. Они смотрели на меня так, словно уже знали всё, а мне было так невыносимо стыдно и больно. И единственное, что пришло мне в голову…

Я могу открыть им свое сознание. Пусть увидят то, что увидела я и вернут все, что потеряли из-за меня. Это будет, что-то вроде извинений. Хотя я и не представляю, как можно простить кого-то вроде меня.

Я закрыла глаза. Внутри словно рушилась стена — кирпич за кирпичом, и холодная река разливалась по венам. Я почувствовала, как они входят в моё сознание: осторожно, напряжённо, словно боясь разрушить этот мостик. В этот миг я вложила в мысленный поток всё: документы, имена, фотографии, заметки, слова Виктора, схемы, которые я выстраивала ночами. Всё, что могла.

— Поторопись, — раздражённо сказал Эштер, и я положила ладонь на панель компьютера.

Система пискнула, принимая биометрию. Цифры замелькали на экране. Фонды, которые они собирали годами, уходили в чужие руки. Я знала, что совершаю преступление против них, и от этого горло сводило. Но внутри оставалась крошечная надежда, что они поймут, как все вернуть.

— У меня были сомнения, что получится, — ухмыльнулся Дак. — Но какая ты, оказывается, талантливая Лиана. Запудрила им голову так, что они оба добавили тебя в семейный фонд. Приятно работать, когда человек на своём месте.

Я опустила глаза, чувствуя, как внутри всё ломается.

— Не надо грустить, женушка. Деньги будут переведены, — сказал Эштер, небрежно кивая. — Иди. Ты сделала своё дело, больше ты мне тут не нужна. Накинь ей пару тысяч бонусов, зря что ли девка ноги раздвигала? — хохотнул он Даку, я вздрогнула.

— Уходи, — добавил тот холодно. — А лучше вообще исчезни так, чтобы никто тебя и твоего сына не нашел. А то я бы на твое месте даркам не доверял.

Я обернулась — последний раз. На диване — мои мужчины. Такие сильные, веселые, ласковые, любимые… сейчас беспомощные и измождённые, но глаза… Эти глаза прожигали меня. В них не было ненависти, только тяжёлое осознание моего предательства.

Я отвернулась и пошла к двери.

Сердце рвалось на части. Я чувствовала, как во мне одновременно живёт всё: вина, любовь, боль и безысходность. Я предала их. И предала себя тоже. Я никогда себе этого не прощу, но главное, что мой сын будет жить. И ради него я готова была стать кем угодно. Даже предателем.

Я вышла, не оглядываясь.

Мы были в деревне, в загородном доме, куда мама настояла нас перебраться после лечения. Здесь было тише, чище, воздух пах сосной и печёными яблоками, а по утрам сквозь окна проникал свет, от которого хотелось верить, что всё будет хорошо.

Сын смеялся. Смеялся — и это было чудо. Лечение помогло: кризисы ушли, дыхание стало ровнее, шаги — пусть пока ещё осторожные — крепче. Конечно, впереди оставалась реабилитация, длинная и утомительная. Но он улыбался и обнимал меня своими худыми руками, прижимался к шее и впервые за долгое время произнёс:

— Ма-ма.

Я расплакалась, хотя обещала себе держаться. Обнимала его, целовала в волосы, в щёки, в ладошки, и понимала: ради этого стоило пройти все то, что я прошла. Ради этого я предала тех, кого полюбила. Ради этого я перестала быть собой.

На кухне мама переворачивала на сковородке пирожки — запах теста и масла наполнял весь дом. Она что-то напевала, подбадривая нас обеих, и я впервые за долгое время улыбалась не через силу.