Книга Игры богов, страница 37 – Нина Линдт

На просьбы принца прекратить бомбежку бункера оборотней король ответил хриплым смехом. И приказал лорду Шершен привести ему лорда оборотней в кандалах. А бункер предать огню.

На требование Люме расправиться с Санти король лишь больше приблизил к себе инквизитора.

— Ты, как и они, всего лишь мой пес, будешь делать так, как я велю. Еще не настал тот день, Люме, когда ты примешь самостоятельное решение, и тем более ты не смеешь указывать мне, что делать. Ты слишком долго прятался от меня, но в итоге понял, что это бесполезно. И этим еще раз доказал свою слабость и никчемность.

Люме действительно ощущал свою никчемность. Он стремительно терял магию времени, терял силы, питая отца… Но на то, чтобы возмутиться и сопротивляться, у него не хватало желания жить. Без той, чьи зеленые глаза и восторженный взгляд он еще помнил, хотя многих уже забыл. Он понимал, что потерял ее навсегда. Навечно.

Навечно — страшное слово. Это огромная пропасть времени. Даже когда он перестанет дышать, Люме знал, что будет продолжать принадлежать времени. Время сожрет его тело муравьями-секундами, но душу его жестоко оставит пересчитывать бесконечность. И там, в бесконечности, тоже будет воспоминание о зеленых глазах девушки, чье имя он уже забыл.

Когда он не знал любви, Люме страдал без нее. Познав ее, он мучился ею. И угасал.

Вскоре ему стали безразличны все: маги, ведуны, боги. Он запирался в своем пространстве-лабиринте и ходил там один, как потерянная душа. Ведь он сам был никому не нужен. Люме ждал только одного — смерти. Она могла навсегда стереть стыд за дурные поступки и разочарование от любви. А до тех пор ему предстояло мучиться и страдать.

Да и была ли она, любовь? Не приснилось ли ему все это: жизнь на воле, друзья, джаз и… вкус губ той, что теперь казалась призраком? Иногда он вдруг вспоминал яркое ощущение счастья. А потом все снова угасало.

Иногда он думал: а что, если выйти из дворца? Что будет?

И однажды попытался, но не смог. Силы вдруг покинули его. Люме упал как подкошенный на ступенях прямо возле выхода. И тогда он понял, что совершил самоубийство, вернувшись к отцу. Изощренное, страшное, медленное самоубийство. Отец своей силой удерживал его и не давал выйти за порог дворца. Осознавал он опасность никогда не выбраться на волю в тот момент, когда шел во дворец, или нет, Люме тоже уже не помнил.

Принца отнесли обратно в его покои, где постепенно силы к нему вернулись, пока он спал тревожным, поверхностным сном. В том сне приходила зеленоглазая колдунья с белыми и черными волосами, юная, прекрасная. Она смотрела на него холодно и отрешенно, и Люме было больно.

Когда он смог подняться, то, шатаясь, держась за стены, он дошел до тронного зала, чтобы поговорить с отцом. Но, услышав рычание и звон цепей, остановился и осторожно заглянул через приоткрытые двери.

Его отец сидел на троне и выглядел помолодевшим. На руке у него красовался браслет: две драконьи морды с красными и синими глазами. Король сидел, подавшись вперед, жадно наблюдая, как палач избивает кнутом мужчину в цепях. Пленника держали десять силачей, вынуждая его стоять на коленях со склоненной головой. Спина мужчины уже превратилась в месиво, Люме стало дурно. Странно, раньше вид крови возбуждал его, но, глядя на горящие азартом глаза отца, принц вдруг понял: это был не он, а отец внутри него. И от этого тоже стало тошно. Сейчас отец не лезет в него своими щупальцами, даже странно, что он еще не пытался принудить Люме к жестокости. Видимо, силы были нужнее, чем психологическое воздействие на сына.