Книга Экспедиция в преисподнюю, страница 101 – Виктория Серебрянская

В самом начале я еще пыталась проводить хоть какие-то исследования. Пока на станции оставалась хоть какая-то энергия, я рассматривала в микроскоп клеточное строение тел погибших, пыталась провести биохимический анализ их телесных жидкостей. Даже у выживших, в том числе и у себя, брала соскобы, анализы и отрезала кусочки кожи. Мужчинам это не нравилось. Но почему-то они мне не перечили. И вот что я могу про все сообщить, может, мои наблюдения кому-то пригодятся.

Во-первых, и я считаю это самым главным, у мутировавших полностью исчезает кровеносная система. У тех, кто погиб, еще сохранив отличительные расовые особенности, я видела то, что оставалось от сердца, сосудов, селезенки. В основном, нечто непонятное и сильно атрофированное. Например, здоровое сердце разумных весит в пределах трехсот пятидесяти грамм. У каких-то рас больше, у тех же землян более мелкие сердца. Но то, что я нашла в груди еще не до конца утратившего мужской облик коллеги, больше напоминало крупный боб. И весило всего… девяносто семь грамм! Сердце словно усохло, атрофировалось за ненадобностью. Как будто больше ненужно было перекачивать по венам кровь.

На основании этих своих наблюдений могу с уверенностью утверждать, что кровеносной системы в наших обновленных телах не будет. Следовательно, мы вполне сможем существовать в безвоздушном пространстве. Что косвенно подтверждается проведенными мной многочисленными вскрытиями: легкие у погибших были. Но почти спавшиеся. То есть, они не дышали, как раньше кислородом.

А еще чем больше проходило времени, тем чаще я стала замечать, что все, что я съедаю, покидает мое тело в неизмененном виде. То есть, мой желудок перестал переваривать пищу. Словно его функции изменились. Или его у меня вообще не стало. Это было любопытное наблюдение. Но вскрыть себе живот, чтобы посмотреть, что там и как, я по понятным причинам не могла. И тогда я стала наблюдать за своими мужчинами. А когда в очередной раз вспыхнула драка, я, не испытывая даже тени сомнения, попросту добила проигравшего, но оставшегося в живых. Все мужчины к этому времени уже давно утратили индивидуальные признаки, перестали разговаривать, откликаться на имена. Видимо, это облегчило мне задачу, и я не испытывала угрызений совести. А может быть, я точно так же, как и они, давно перестала быть дочерью своей расы.

Так или иначе, но вскрытие я провела. И обнаружила подтверждение своим догадкам: от сердечно-сосудистой, пищеварительной, мочеполовой системы ничего не осталось. Только соединительная ткань. А вот нервная система осталась. Но претерпела некоторые изменения. Она и так не могла похвастаться простотой. Особенно у яоху. Теперь же я видела перед собой странную сеть, опутывавшую собой все сухощавое, поджарое тело так, что если бы мне вздумалось колоть несчастного погибшего иголкой, я бы с каждым уколом попадала в разветвления этой сети…

В тех условиях, что у меня сейчас были, много я добиться уже не смогла. Энергии к этому времени на станции практически не осталось, аппаратуре не на чем было работать. Большинство исследований для меня стали недоступны. Биохимию провести я не могла. Провозившись с телом до тех пор, пока не ощутила усталость, я бросила его как есть, на столе. Все равно на станции уже давно установилась температура, равная окружающей среде. Образцы не могли повредиться или испортиться. Но когда я вернулась после продолжительного отдыха, то от тела не осталось даже воспоминания. То ли «коллеги» проникли в мое логово и сожрали труп, то ли подопытный сумел как-то ожить и вернулся в стаю. Последнее было, конечно, глупостью. Но после увиденного накануне я была готова поверить даже в такое.