Книга Ковен отверженных, страница 123 – Айви Эшер

В словах Нокса слышится эхо моего собственного негодования, но из его уст все звучит злее, чем в моей голове. Он не знал Талона. Может, я тоже не знала до конца, но меня убивает, что эти парни так плохо о нем думают. Они понятия не имеют, от чего он меня спас и кем помог стать.

Мой взгляд падает на Сабина.

– Где прах Талона?

– Я оставил его в твоей комнате. Он в зеленой тканевой коробке, рядом с коробкой Лайкен.

Я киваю и разворачиваюсь, намереваясь уйти.

– Пожалуйста, идемте со мной, все вы, – зову я их через плечо, шагая к дому.

Зайдя в комнату, достаю из шкафа рюкзак и подхожу к полке, на которой стоят две коробочки. Сначала кладу коробку Талона, на нее водружаю шкатулку Лайкен, застегиваю рюкзак и надеваю его на спину.

Пришло время прощаться.

Грохот квадроциклов заглушает звуки природы, которыми я наслаждалась, когда впервые побывала здесь. Но россыпь маленьких белых цветочков в траве все так же радостно приветствует меня. Поляну окружают деревья, а впереди скала, под которой сверкает темное озеро. Картинка просто идеальная.

Глушу квадроцикл и слезаю с него; легкий ветерок треплет мои волосы. Засовываю карту, которую мне заботливо нарисовали сестрички, в задний карман, и наблюдаю за тем, как слезают со своих квадроциклов ребята. Открываю рюкзак и достаю шкатулку с прахом Лайкен. По дороге я окончательно решила, что моя сестричка должна обрести свое последнее пристанище здесь, среди диких цветов, от которых веет свободой и умиротворением. Ни того ни другого она не познала.

Мои Избранные держатся на расстоянии. Не сомневаюсь, что сейчас у них в голове крутятся слова Нокса. Наверное, они не знают, что сказать: а вдруг я не захочу услышать их слова? А может, они чувствуют, что мне просто нужен покой. Так или иначе, никто из них не спрашивает, что я собралась делать, и за это я им благодарна.

Опускаюсь на колени и открываю кедровую шкатулку. Достаю пакетик с прахом и… замираю. Как сказать Лайкен последнее «прощай»? Я много раз представляла этот момент, но теперь, когда я наконец-то нашла идеальное место, как нельзя лучше подходящее для нее, я не знаю, с чего мне начать.

– Когда Лайкен родилась, Бет не разрешала мне к ней прикасаться, – говорю я ребятам. Почему-то говорить о ней оказывается проще, чем говорить с ней. – Она была такой нежной и хрупкой. Я надеялась, что малышка никогда не увидит всех тех ужасов, что творила Бет. Однажды ночью Лайкен не переставала плакать, и Бет пришла ко мне в комнату, оставила ее и ушла, чтобы поспать. Мне было пять, и я совершенно не понимала, что с ней делать. Я подумала, что, быть может, ей грустно, потому что ей, как и мне, нужен друг. Положила ее на свое одеяло, на полу, и сама свернулась рядом. Я ей тогда пообещала, что всегда буду ее другом и прослежу за тем, чтобы все плохое, что происходит со мной, не затронуло ее. Я пообещала, что, если Бет однажды уличит ее в чем-то, я сделаю так, чтобы повода для разборок не было. Лайкен срыгнула и успокоилась, и пятилетняя я решила, что это был знак нашей вечной дружбы.

Вспоминая те времена, я улыбаюсь. Чтобы помочь Лайкен заснуть, я часто сочиняла всякие истории. Мы распевали глупые песенки и смеялись, смеялись, пока не напарывались на неприятности. Лайкен тайком приносила мне еду, когда я была наказана, а, став постарше, уже сама стала рассказывать мне сказки и утешала, когда мне было слишком больно после избиений Бет. Не думаю, что мне удалось бы сохранить себя, если б не эта маленькая девчушка.