Книга Уездный город С***, страница 72 – Дарья Кузнецова

— Это, однако, номер. Чем меня угораздило привлечь внимание доблестной городской полиции? — несколько растерялся Введенский.

— Ничего такого, не беспокойтесь. Я к вам хоть и по долгу службы, но исключительно по вопросу ваших научных интересов, за консультацией.

— Ах вот оно что! — еще сильнее изумился профессор, но жестом предложил поручику присесть. — Наталья Аркадьевна, будьте любезны, ещё одну чашку. Внимательно слушаю вас, господин полицейский. Признаться, я обескуражен и смятен: что же такое стряслось в уголовной полиции, что понадобился историк древнего мира? Расследуете убийство императора Рима?

— Увы, нет, — качнул головой Титов. — Вполне современное событие, которое, боюсь, может оказаться не последним. И консультация требуется не столько по истории, сколько по вашему факультативному профилю. В Университете сказали, что вы также увлекаетесь историей религий и примитивных верований, так?

— Совершенно заинтригован. Выкладывайте! — Введенский сделался похожим на взявшую след гончую: весь подобрался, подтянулся, подался вперёд, впившись взглядом в поручика.

Натан постарался изложить обстоятельства как можно точнее, не упустив ни единой детали, не зная, что может иметь значение, а что — нет. Профессор слушал очень внимательно, задавал уточняющие вопросы довольно странного содержания: какая была свеча, какая бечёвка, из чего венок и какого дерева горбыль использовался для плотика. И по мере повествования делался всё более задумчивым, рассеянным и хмурым.

— Совершеннейшая чушь, — растерянно подытожил он рассказ Титова.

— В каком смысле? — уточнил тот.

— В прямом. Это не подходит ни под один известный мне ритуал, да это вообще ни на что не похоже!

— То есть всё-таки не язычники? Простите моё дилетантство, но её наряд очень напоминает всевозможные народные игрища на Ивана-Купалу, — поделился сомнениями Натан.

— Нет, ну что вы? Купала — это праздник жизни, а не похоронный обряд. Да, бывали случаи принесения жертвы и в купальскую ночь. Но вся суть жертвенного языческого ритуала именно в том, что бы отдать жизнь определённому божеству или стихии. Если воде, то её топили, если сжигали — то живьём, если резали — то на алтаре и, опять же, живую. А здесь имеется странное смешение жертвы, если мы говорим об утоплении, и вычурного похоронного обряда. На первый взгляд, еловый венок вполне уместен, ель всегда связывали со смертью и дорогой в потусторонний, загробный мир. Но церковная свеча, верёвка на руках, вот этот, простите, мухлёж с привязанными грузиками, чтобы тело не утопло… Да ещё вы говорите, что покойницу вновь прибило к берегу почти сразу, а это дикость для ритуала, самый дурной знак, какой можно представить.

— И что из этого следует? — уточнил Натан, потому что профессор замолк, задумчиво поглаживая бородку.

— Я готов поручиться, что это не последователи некоего древнего культа, вроде вот тех язычников, что поселились на Песчаном.

— А вы у них бывали? — растерялся Титов.

— Ну разумеется, я не мог пропустить такого необычного соседства! — возмутился Введенский. — Они весьма подкованы в ритуальных традициях, эти язычники. Не всё, конечно, используют, но подобное вот сочинить — вряд ли.

— Так может, намеренно, чтобы запутать следствие?

— А почему это, простите, должны делать именно язычники? — с иронией поинтересовался профессор. — Видите ли, какая штука, Натан Ильич. Человеку, привыкшему делать некое дело правильно, очень сложно переломить себя и заставить совершить те нелепые ошибки, которые обыкновенно допускает новичок. Вот скажите, вы бы могли ехать в седле с заметно разными стременами? Или… Хм. Я, признаться, не силён в особенностях полицейского ремесла и не могу подобрать достаточно верную аналогию…