Книга Зельеварка, страница 2 – Дина Зарубина

Правда, благодаря его лаборатории и навыкам работы, никакие практические занятия в академии меня не затрудняли. Я знала, как пользоваться стеклянными пипетками, как наливать едкие и опасные растворы, как взвешивать порошки, как толочь и смешивать ингредиенты, как нюхать ядовитые составы. Отец научил. С детства флакончики, шпатели и ступки были моими любимыми игрушками. Я всех кукол кормила собственноручно сделанными зельями из песка и травы. А толстый иллюстрированный атлас лекарственных и ядовитых растений был любимой книгой.

Атлас почил при взрыве, как и вся моя сытая, комфортная, налаженная жизнь. Я почти не помнила два месяца после смерти отца. Меня и маму допрашивали, велось следствие, но я ничего не знала, а мама непрерывно плакала. Отец вел исследования, но какие и зачем? Я ему помогала, когда было время, но чисто механически, толкла, смешивала, кипятила.

Голова была забита мыслями о смазливом выпускнике, стихийнике Тони из нашей академии. Первая любовь, что вы хотите? У нас две девчонки на волнах любви напропускали занятий, академию бросили. Но мне папа строго-настрого приказал учебу не бросать, мальчишек у меня будет много, а образование одно на всю жизнь!

У следователя впервые услышала о «Верена Фармари». Нет, я знала о широкой линейке косметических и лекарственных средств «Верена», но что отец был каким-то образом связан с фирмой, для меня оказалось неожиданностью. Долг отца перед фирмой в несколько миллионов фоллисов заставил меня бессильно открывать и закрывать рот, как пойманная рыба. Боюсь, следователь счел меня туповатой и заторможенной.

Мама умерла через два месяца, и я испытала вместо нового горя – облегчение. Она не смогла бы жить без своего привычного мира, без подруг, музыки, театра, чаепитий, без орехового рулета. Она умела красиво, к лицу одеваться, отдавать приказания слугам и совершенно растерялась, когда вдруг стали приказывать ей. Подруги, высказав лицемерное сочувствие, вдруг оказались слишком заняты, чтоб поддерживать ее.

Мне не хотелось больше слышать ее плач. Привыкнув к собственной ванне, чистому белью, вкусной еде, я привыкала жить в общежитии, мыться в общем душе, спать на грубом белье со штампами академии. Я давилась столовской склизкой серой кашей, и жалости на мать у меня не оставалось. Мне надо привыкнуть, учиться и работать, чтоб отрабатывать долг отца.

Сотрудник фирмы «Верена» встретился со мной, с удовлетворениям отметил мои успехи в зельеварении и алхимии, и щедро предложил рассрочку долга на пятьдесят лет или на двадцать. Начать отрабатывать могу прямо сейчас, с неполного дня. Фактически, пожизненное рабство!

Маму похоронили, как нищенку, за счет муниципалитета, на бедняцком кладбище, в простом сосновом гробу. Ни храмовники, поживившиеся за ее счет, ни многочисленные подруги не появились в тот день.

Мне оставалось доучиться полгода; я сжала зубы и стала учиться. Как же я была счастлива раньше! Я просто этого не понимала. Разошедшийся шов на платье, опрокинутая котом чернильница на домашнее задание… какие это были мелочи! Мне не приходилось думать о завтрашнем дне, меня всегда ждал дома обед, за одеждой и обувью следили горничные. Я могла купить все, что мне понравится. Два раза в месяц на дом приходил мастер причесок и маникюрша. Мама всегда готова была взять меня с собой в гости или театр, но я всячески увиливала, потому что мне это было неинтересно. Мама сожалела, что я уродилась в отца, такая же практичная, грубая и простонародная. Она мечтала о воздушной феечке, которая парит в искусстве, не оскорбляя ног земными материями. Конечно, мне оплачивали уроки танцев, музыки и пения, но талантами в этих областях я не обладала. Рисовала, как без навыков рисования описать новое растение? За красотой я не гналась, но мои рисунки были очень точными, а схемы плетений я могла чертить с закрытыми глазами без угольника и транспортира. «Технический чертеж», – сказал приглашенный мамой художник, и ее надежды хвастаться талантами и фантазией дочери в очередной раз рухнули.