Книга Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории, страница 2 – Елена Зикевская

И вот тут меня торкнуло. Памятник как памятник — крест каменный, тётка на фото как тётка, типичная такая зав-чем-нибудь, а вот не понравилась она мне и всё тут.

— Слышь, Сань, а что она за человек была?

Брата долго просить не надо, рассказал и добавил в конце:

— Сниться она Ируське по ночам и как за собой тянет. Ты вот приехал — сниться перестала. Думаю, памятник она хочет хороший, этот мы зимой ставили, какой успели.

Поговорили и поговорили, домой поехали. А только вот не шла у меня из головы эта тётка и всё тут. Странное чувство, что надо мне туда вернуться и сделать что-то. Всю ночь ворочался: казалось, тянется эта тётка ко мне как из туннеля-колодца серого и докричаться пытается. И не в памятнике дело — другое ей нужно. Под утро не выдержал да и спросил мысленно чего ей надо.

— Жить хочу, — ответила вдруг тётка. — Отдай дочь.

Я так и сел. Ни хрена себе, заявочка!.. Живую дочь в могилу забрать! И тут вдруг рассказ брата вспомнил, два плюс два сложил и понял: нагрешила тётка ой как много и в Ад теперь идти не хочет, грехи свои искупать — страшно ей. Потому и за дочь живую цепляется, как за соломинку, чтобы заслуженного наказания избежать, значит. А что дочь умереть может, на это ей похер, в общем.

Не привык я людей осуждать — сам не ангел, да и мать у меня хоть и не образцовая, а меня в могилу не тянула. А эта… И дочь родную, и внуков ей не жалко. Возмутил меня такой подход. Санька в своей семье души не чает, с Ируськой своей ко мне как к родному, так неужто я — сволочь неблагодарная, брату не помогу? Не позволю этой бабе жизнь брату испортить. Пусть и метафизика это всё, а не позволю и точка.

Еле утра дождался, сразу к брату пошёл — он «жаворонок», рано встаёт.

— Слышь, Сань, свечки мне надо церковные и на кладбище обратно — надо там душу одну упокоить, — с порога ошарашил я брата. Точнее, думал, что ошарашу, а он, зараза, на полном серьёзе спрашивать стал, какие свечки и в какой церкви, экстрасенс хренов. Я подумал, что мне это всё равно, о чём и сказал. Съездили мы в церковь, какую брат выбрал, взяли свечи и поехали на кладбище. А я всю дорогу думал, что же с этими свечками делать буду и во что я вообще лезу? Только внутри чувствовал: правильно лезу, по делу. Плюнул я в итоге и решил: как будет, так и будет. Приехали мы. Взял я свечи, брату велел у машины стоять, типа не мешал чтобы, а сам к могиле пошёл. И вдруг запинаться начал: то коряга какая подвернётся, то ветка за одежду или волосы цапанёт, то трава ноги путает — словно баба вредная чует, что по её душу иду, и не пускает. И могилу не вижу, хотя точно на неё шёл. Разозлился я тогда, рявкнул на эту бабу мысленно и сразу пелена с глаз спала, могилу нужную увидел.

Зашёл за ограду и вижу каким-то внутренним зрением, что ли, что у подножия креста тот самый туннель серый вглубь уходит, а по нему душа тёткина отчаянно наверх рвётся, да далеко ей до края… Прилепил я свечки на крест, зажёг и начал этой бабе лекцию читать, то вслух, то мысленно, объясняя, кто она есть на самом деле и где должна сейчас находиться. По чести сказать, не слишком я в выражениях стеснялся, своими именами вещи называл. И, пока говорил, руки на перекладинах креста держал, над туннелем склонившись, чтоб она наверняка не вырвалась. Ой, как не понравилось этой бабе, что я говорил, дважды свечи зажигать приходилось — от ветра гасли, хоть день безветренный был. Под конец убедил всё-таки тётку честно грехи отработать и дочь в покое оставить, чтобы наказание себе не утяжелять значительно. Отцепилась она от стен туннеля своего и вниз полетела. Я дождался, пока проход закроется, свечи в потёках все с собой забрал, и домой мы поехали. Брату коротко сказал, что мать его жену больше мучить не будет. Он кивнул — поверил, а я усталым себя чувствовал и довольным: справедливость восстановил.