Книга ( Не) Счастливый случай, страница 71 – Ани Марика

Из этого дома выхожу с головной болью и тяжестью в груди. Потому что женщина отказывается заявить на мужа. И на мои уговоры требует покинуть их дом. У оборотня связаны руки, и сдать его констеблям он не имеет права без заявления, да и без следов побоев ничем не доказать. Правда, он всё же оттягивает в сторону мужчину и, светя янтарными глазами, доходчиво объясняет, что с ним будет, если он ещё раз поднимет руку на жену или сына.

Гильермо, став супругом и получив полную власть надо мной, не меняется. Он всё также поддерживает меня. Обзывается, как всегда. Ворчит, бурчит. Но теперь не ждёт моих действий. В своей манере отстаивает теперь уже наши интересы. Разбирается со всем сам в своей молчаливо-суровой манере.

В нём мне нравится всё.

Особенно то, что он никогда не убегает от конфликтов. Не пытается переложить ответственность на мои плечи и открыто говорит то, что думает. Иногда мне кажется, что Гильермо радуется этим небольшим скандалам. После них мы обычно очень бурно миримся.

Мне нравится, что он не давит авторитетом. Не требует чтить традиции и незамедлительно перебраться в его дом. Создавать уют, собирать большие приёмы, показывать всем аристократам наше семейное счастье и… что там ещё делают жёны графов?

Мне нравится засыпать в его крепких объятьях. Вдыхать запах хвои и ягод. Нравится ощущать его нежность после жаркой звериной страсти. Нравится, как он ласково гладит меня, успокаивающе целует. И не отпускает ни на минуту.

Мне нравится просыпаться в его руках. Нравится просто любоваться им по утрам. Нравится видеть, как он пробуждается. Как трепещут ресницы и, когда его взгляд находит меня, на губах расцветает лукавая, хищная и безумно сексуальная улыбка.

С Леонелем же дни проходят в ритме терпения и упрямства. Я терплю его выходки, он упрямо выводит из себя. Ещё пару дней я лечу его светом, окончательно восстанавливаю повреждения, и он начинает чувствовать свои ноги. Теперь мы каждое утром проходим реабилитацию.

Лео уже не ворчит при моём появлении, но всё ещё не скрывает своего раздражения. Особенно когда я заставляю его напрягать мышцы и учу передвигать конечностями.

— Это мучительно, — шипит он сквозь зубы, перенося на руках вес из койки в кресло. Я придерживаю коляску и подстраховываю, но не помогаю. Он сам старается, и я знаю, ему больно.

— Это жизнь, Лео, — отвечаю без капли жалости. — Хочешь жить — умей вертеться. Так говорили в моём мире. И в данном случае понимай буквально.

На третий день нашей реабилитации он впервые берёт инициативу: сам тянется к следующему упражнению, сам просит передвинуться с кресла на кушетку. Сначала медленно, через силу, но с каждым движением возвращает контроль над телом. С боем, через боль, но возвращает.

Одно «но», которое ещё довлеет над мужчиной. Липкая тьма проклятья отравляет его внутренности, и с каждым днём он слабеет. Лео старается не показывать мне своё состояние, только я чувствую, как ему плохо. И вылечить его от этой тьмы пока не могу. Просто без толку, пока жив вампир, отравивший его.

За эти почти десять дней у нас появляется ритуал. После тренировки мы выходим гулять по зимнему саду на двадцать минут. Иногда читаю ему вслух книги. Иногда он просто дремлет в кресле, пока я наблюдаю за птицами и прогуливаюсь по герцогскому саду. Но чаще всего мы просто общаемся колкостями.