Книга Тайны Оленьего парка, страница 86 – Елена Тюрина

- Персонал пансиона указывал на то, что периодически вы покидали учебное заведение и какие-то время могли не выполнять ваши прямые обязанности по лечению воспитанниц. Куда вы уезжали и по каким причинам? – задал очередной вопрос следователь.

- Какая теперь разница? – прохрипел узник.

Эркюль был уверен, что это конец его врачебной карьере, а может быть и жизни. От того, что все цели, к которым он шёл столько времени, так и не будут достигнуты, было грустно. Как-то неожиданно всё закончилось. Толком даже не начавшись. Флоретт висел в железных наручниках, и устало вспоминал, как учился в медицинской школе в Солерно, с каким воодушевлением мечтал спасать жизни, изучать болезни и находить новые средства для их лечения.

О семье старался не думать. Эту сокровенную часть своей жизни он спрятал поглубже, в самый дальний уголок души. И не разрешал себе слишком часто туда заглядывать, словно боялся, что кто-то подсмотрит, разведает всё, опорочит своим неуместным любопытством.

Видя, что узник упорно не собирается помогать следствию, полицейский снова кивнул палачу.

- Ну не при дамах же, - сипло усмехнулся Флоретт.

Даже хорохориться пытался. Хотя голос его был ужасен, - подумала невольно Катя. Эркюль чувствовал, что мозг, кажется, вот-вот разорвёт от боли. То ли от того, что дымом надышался, то ли от пережитых пыток, когда его тело жгли раскаленными иглами и щипцами, голова болела уже просто невыносимо. Эркюль даже подумал с тоской, что как-то уж совсем слаб он оказался. Раньше считал себя гораздо более крепким и физически, и духом. А выходит, что нет…

Маркиза же наотрез отказывалась покидать пыточную, пока не поговорит с заключённым. Сама не понимала, что ещё больше его этим мучает. Ведь перед ними с Катрин ему нужно держать лицо. Нельзя позволить себе кричать от невыносимой боли, стонать, плакать. Нужно терпеть.

Но пока Жанна-Антуанетта со следователем спорили, а Катя молча жалась к стене и неотрывно глядела на него, Эркюль ощутил, что ему что-то совсем плохо становится. Перед глазами вся комната закружилась, как в колесе. Успел лишь увидеть вытянувшееся от страха лицо Катрин и её огромные глаза. И всё. Темнота.

- Боже мой, что с ним? – воскликнула Помпадур.

Тут впервые пошевелился до того неподвижный тюремный врач. Подошёл к узнику, пощупал пульс, поднял веки, заглянул в глаза.

- Может его водой окатить, чтоб в себя пришёл? – предложил Овеллар.

Доктор покачал головой.

- Нет. Надо прекращать допрос. Иначе он умрёт.

- Хорошо. Подлечите его. До следующего раза.

От этих слов Катя похолодела. Она и так стояла ни живая, ни мёртвая. Совсем не чувствовала конечностей. Хоть жарко было, а её лицо и руки стали ледяными. И тошнило от ужасного смрада, в котором смешаны были запах дыма, палёной кожи, крови и пота.

Огонёк свечи в лампе, которую держала маркиза, затрепетал, когда она отступила. Двое жандармов, вызванные следователем, освободили подозреваемого от оков и понесли в камеру. Помпадур пошла следом. Её сияющее шёлковое одеяние и сапфировые украшения странно смотрелись в клубах дыма на фоне мрачных серых стен тюремного подземелья.

В камере с заключённым, так и остававшимся в беспамятстве, какое-то время был доктор. Маркиза и Катрин ждали окончания осмотра в кабинете консьержа. Наконец, когда разрешили пройти к Флоретту, поспешили туда. Была уже глубокая ночь, но обе от напряжения не чувствовали усталости.