Книга NeuroSoul Том 2., страница 21 – Данила Скит

— Может, измерить змею? Какая длина у ее хвоста? — спросил Дэвид.

— А тебе это зачем?

— Я… я не знаю, — Дэвид смахнул пот со лба. — Вы же сказали сказать первое, что придет в голову.

— Не совсем так… не важно. Все равно не то, — Андрей приподнял уголок рта. — Эта змея большая, но ее размер не имеет к разгадке никакого отношения.

— Жаль, — расстроился Дэвид. — А ее внутренности? Она очень сложная и ее трудно собрать. Тот мужчина сказал, что ее сделал злой гений.

— Злые гении, добрые гении, просто гении… много их сейчас на Марсе. Планета слишком мала, чтобы выдержать всех.

— А разве бывают просто гении? Вильгельм сказал, что гении бывают только злые.

— Вряд ли наберется много людей, которые изобретают что-то с намерением убить. Как правило, все что создается — создается с добрыми намерениями.

— Так думает Нэнсис?

— Нет… так уже думаю я, — вздохнул Андрей. — Все дело в том, в чьи руки потом перейдут разработки. Обычно эти люди начинают дело с войны, и как правило до гениальности им очень далеко.

— Значит, Вильгельм ошибся?

— Тебя это удивляет?

— Мне почему-то всегда казалось, что дроиды редко ошибаются.

— Ошибаются все.

— И все-таки мне кажется, что она какая-то не такая, — Дэвид стеснялся признаться, что согласен с Вильгельмом, и не хотел говорить это напрямую, надеясь, что Андрей и без того поймет. Он все-таки следопыт.

— Так кажется, потому что любая гениальность выделяется из серой обыденности. А все что выделяется, вызывает либо любовь, либо ненависть. Помнишь вспышку Бетельгейзе?

— Я маленький был тогда.

— Она была очень яркая, и многих напугала.

— Говорят, в то время несколько месяцев не было ночи.

— Да, некоторые говорили о конце света, хотя прекрасно знали о взрыве сверхновой, — ветер нагнал на лицо Андрея черные волосы и тот смахнул их резким движением головы, — Конец света так и не наступил.

— Я люблю ночь, потому что сплю, а спать очень приятно. Только темнота… если не закрывать глаза, она… мешает... — Дэвид постеснялся признаться, что боится темноты. Но Андрей должен был сам догадаться, он все-таки следопыт. — Но, если бы ночь исчезла на два месяца, я бы испугался.

— Так вот, представь, что вспышка Бетельгейзе — как изобретение. Яркое и запоминающееся, и ломает серую обыденность. День, ночь, день… а тут бах — и два месяца белого неба. Это вызвало страх, панику. Ненависть. Неприятные чувства, правда?

— Очень неприятные.

— Вот и гениальность вызывает неприятные чувства. Не потому что она злая, потому что выделяется. А многое, что выделяется — пугает и кажется злым. Понимаешь?

— Угу, — соврал Дэвид. — Значит, глава «Голема» просто гений?

— О, нет, — усмехнулся Андрей, задумчиво глядя вдаль — туда, где копошились игроки на фоне стальных обломков. — Эльтас Даррел как раз из тех, кого можно назвать злым гением. Судя по тому, сколько дроидов сейчас на Марсе, он с самого начала задумывал убить всех.

Дэвиду было безумно приятно, что Андрей говорит с ним о таких вещах. О гениальности, об изобретениях, об умных людях, вспышках сверхновых и все такое. Он мог бы разделить эту беседу с кем-то более подходящим, с каким-нибудь дроидом, или игроком, который натащил в пустыню кучу приборов и роется сейчас во внутренностях механической змеи. Или хотя бы с Тадеушем, который выглядел капризным и маленьким, но был следопытом, и уж точно умел думать лучше него. Только Андрей сидел сейчас рядом с ним и разговаривал, будто он его коллега. Поэтому Дэвид старался соответствовать моменту, и умудренно кивал всему, что Андрей говорил, даже если ничего не понимал.