Книга Шулер, страница 37 – Дж. С. Андрижески

Начинают выть сирены, и это встряхивает моё сердце.

Я стою там, чувствуя, как учащается моё дыхание, когда хвосты дыма следуют за похожими на пули силуэтами над изгибом янтарного неба. Я чувствую себя беспомощной. Даже хуже, чем беспомощной.

Я чувствую себя ответственной за это.

Я это сотворила. Я понятия не имею, как, но это происходит из-за меня.

Белые полосы света умножают нарастающий вой сирен воздушной тревоги.

У меня перехватывает дыхание, я наблюдаю, как люди стоят, словно пингвины, и смотрят на солнце.

Падает первая ракета, создавая ударную волну дыма, затем быстро расцветающее грибовидное облако, которое нависает над каждым зданием. Небо из янтарного делается розовым, затем красным, пока в отдалении ещё одна ракета поднимает ещё большее облако пыли, формируя вторую кроваво-красную колонну дыма.

Падает ещё одна, затем ещё.

Одна из них сокрушает ногу приподнятой площади, другая сравнивает с землёй бесцветную стеклянную постройку. Я слышу стон металла, когда он прорывается через сталь прямо перед тем, как…

* * *

Я проснулась как от толчка.

Моё лицо болело от того, что вжималось в складки тканой обивки сиденья. Слюна тянулась от моих губ к сиденью, пока я не подняла закованные в наручники руки, неуклюже вытирая рот тыльной стороной ладони.

Посмотрев через грязное окно на предрассветный свет, я ощутила, как сжимается моё сердце.

Но то был не пропитанный смогом город авто-рикш, велосипедов и миллионов китайцев.

Все, что я видела — это бледно-голубое небо над низкими двухэтажными домами рабочих.

Наша машина была единственной на парковке. Меж стволов деревьев по другую сторону улицы я мельком видела океан, заслоняемый ещё большим количеством домов на улице, которая опускалась вниз и, вероятно, выходила прямо на пляж. На гаснущем оранжевом фонаре парковки сидела чайка и клевала что-то, зажатое в лапе.

Он рядом со мной переменил позу, привлекая мой взгляд к себе.

Его длинное тело вытянулось на водительском сиденье, голова и шея съёжились у дверцы с водительской стороны. Вопреки неудобному углу его тела, он спал.

Его лицо, даже его руки оставались незащищёнными, пока он дышал.

Я смотрела, как он спит.

Поначалу я не знала, почему я это делаю, но видение его в таком состоянии чем-то привлекало меня. Я помнила пистолет, который он приставил к моей голове, чувства, которые я ощутила от него в той закусочной, и по низу живота скользнула лёгкая волна тошноты. Не такая, какую я чувствовала с головной болью накануне. Вместо этого в моей груди курсировала острая боль, смешивающаяся с каким-то подобием тоски.

Что-то в этом ощущении тревожило меня.

Я потёрла центр груди и нахмурилась, замечая, как напряглось его лицо.

Он отцепил мои наручники от двери где-то в Кресент-Сити, это я помнила.

Случилось это прямо перед тем, как мы пересекли границу с Орегоном. Он где-то остановился, чтобы слить бензин — вероятно, чтобы избежать камер, обязательно установленных на всех заправках. Он также нашёл для нас еду, а для меня — туалет. Мне пришлось смириться с тем, что он стоял рядом, пока я им пользовалась, но хотя бы он послушал меня, когда я сказала, что мне нужно в туалет.

После этого он оставил меня в наручниках, но не приковал к машине.

Однако он закрепил мои лодыжки новой пластиковой стяжкой, убив мою надежду на то, что он оставит мои ноги свободными после того, как срезал первые путы.