Книга Рыцарь, страница 356 – Дж. С. Андрижески

Затем, вот так же внезапно… всё изменилось.

Я должна была сообразить, что это.

Я должна была сообразить. Раньше, имею в виду.

Однако это подкрадывалось постепенно, сбивая меня с толку, заставляя усомниться в том, что я ощущала. Его свет изменился вокруг меня, та тёмная, ожесточённая частота просачивалась медленно, как масло в плотную ткань. В моём свете искрили реакции, почти паника, которую я не могла опознать. От боли становилось сложно думать о том, что это такое, как определить цель…

Пока я не ощутила, как под ним раскрывается то тёмное пространство.

Я ахнула, подавляя ужас. Я ощущала, как эта тьма притягивает его сильнее, чем меня.

Там жила тщетность. Надежда умерла, и свет вместе с ней.

Там он был один. Там он был сломлен и пытался не упасть.

Хуже того, я знала это ощущение. Я помнила его по резервуару. Я помнила его по времени до этого, когда мы ещё жили с Салинсом.

Эмоции вплетались в его боль, и я ощущала, как этот каскад омывает меня, купает во всём, что он думал и чувствовал последние несколько дней. Я чувствовала, как он ищет то же самое во мне, пока я не почувствовала, как моё беспокойство о Касс отражается обратно, а вместе с ним мой страх за Джона, всё, что я думала и чувствовала в Сан-Франциско — о том, что Джейден умрёт, о встрече с Анжелиной, Фрэнки и Сасквочем, мой ужас при мысли, что Дитрини убьёт Ревика или сильно навредит ему прежде, чем я успею его остановить.

Его боль усилилась. То тёмное ощущение тоже ухудшилось.

Мои пальцы впились в его спину, когда его эмоции ударили по мне ещё сильнее.

Дитрини. Боги, как он ненавидел Дитрини.

Там жило намного больше чувств, чем он позволял мне ощутить, ещё до свадьбы. Я замечала вспышки того, что он видел во время той гибернации, вспышки из Пекина вперемешку с отчаянием из резервуара. Всё это искажало его боль разделения в нечто более давнее и ожесточённое, холодное от недоверия и ненависти.

Тот ясный, прекрасный, интенсивный сине-белый свет Ревика погас.

Тьма заполнила те пробелы — ощущение, что он никогда от этого не сбежит, никогда не покинет того места, и ничего никогда не станет лучше. Я чувствовала, как он затерялся в том видении себя. Боль разделения смешалась со страхом быть заброшенным, и такого сильного страха я не ощущала от него уже несколько месяцев.

Он ненавидел то, что Дитрини сделал со мной.

Он ненавидел то, какой покорной я была с ним, сколько я ему позволила. Он ненавидел это, но в то же время это возбуждало его, и за это Ревик ненавидел себя ещё сильнее. Ненавидел себя и меня за то, куда хотел отправиться его свет. Логически он понимал, что это не моя вина. За свои годы он соглашался на вещи и похуже. Он соглашался, и временами это ему даже нравилось. Он также бывал в местах, где не чувствовал себя в безопасности, где соглашался на подобное, просто пытаясь выжить…

Он ревновал к Врегу.

Оба этих чувства ранили меня настолько, что я впилась пальцами в его спину, затем обхватила одной рукой его затылок.

Когда то тёмное ощущение усилилось, я уже не могла молчать.

— Перестань! — я уставилась на него, тяжело дыша. Мой свет распалился жаром. — Чёрт подери, перестань!

Я заставила его прекратить то, что он делал в физическом плане. Его боль усилилась.

Она сделалась такой сильной, что свет в его радужках вспыхнул, делая их ярко-зелёными. Я заставила его посмотреть на меня, и Ревик поморщился, закрыв глаза и шевельнув бёдрами.