Книга Мост, страница 51 – Дж. С. Андрижески

Ревик подтащил тёмно-зелёное кресло как можно ближе к кровати.

Даже сейчас одна бледная рука элерианца лежала на одеяле после его последней перемены позы. Джон сообразил, что увидел бы Ревика ещё от двери, если бы элерианец сменил позу двумя минутами ранее.

Он задался вопросом, осмелился бы он тогда вообще войти в комнату или нет.

Очередная притупленная боль зародилась в его груди.

Вид Ревика так близко к месту, где стоял он сам (даже неугомонного, чутко спящего Ревика, который наверняка до сих пор хотел выбить из него дерьмо) не заставил Джона отступить от того, ради чего он сюда пришёл.

Он поколебался всего секунду, и в этот раз промедление было чисто техническим.

В эти несколько секунд он раздумывал, то ли ему сесть на полу, где Ревик не увидит его, если откроет глаза, то ли устроиться на кровати, где Джон мог прикоснуться к ней. Тщательно взвесив все варианты, он осторожно и мучительно медленно опустил свой вес на матрас, садясь настолько постепенно, что кровать вообще не пошевелилась.

В итоге он очутился в каких-то тридцати сантиметрах от неё, даже меньше.

Протянув руку в тусклом свете, он взял её ладонь и аккуратно поднял с белого одеяла. Её пальцы ощущались холодными даже после того, как Джон обхватил их обеими ладонями.

Он постарался согреть её кожу, когда к горлу подступили слёзы, угрожавшие его задушить.

Но он пришёл сюда не за этим.

Закрыв глаза, Джон позволил своему свету скользнуть обратно в Барьер.

Он сделал это без электродов, без мест для прыжка, без Ревика… без всего, полагаясь только на себя.

Он знал, что это могло его убить.

Ему было всё равно. Смерть его уже давно не пугала.

Смерть была не худшей, далеко не худшей вещью на свете.

Как и в прыжке с Ревиком ранее, Джон не чувствует никакого ощущения движения или путешествия.

Он просто обнаруживает себя в новом месте.

В отличие от того, что было ранее, в этом месте темно.

Не просто темно — здесь совершенно отсутствует свет.

Это вызывает у него ощущение тошноты. Реально сильной тошноты, почти мгновенно. Он хочет уйти. Он никогда в жизни так не хотел покинуть какое-либо место. Его разум не может ни с чем связать это желание уйти, даже с образами.

Поначалу он ничего не видит — ничего, кроме этой похожей на бездну тьмы.

Страх овладевает им. За ним следует отвращение, и это ещё хуже; оно переполняет его нос, его рот, его лёгкие. Он чувствует вкус гнили, крови, дыма, тошноты, поджарившейся плоти, подпалённых волос, испражнений, мочи… смерти.

Отвращение инстинктивное, животное, и оно провоцирует базовую форму самосохранения. Это ощущается так, будто его закинули в отстойник, заставили купаться во всех возможных нечистотах, принудили пить их, дышать ими, позволить им покрывать его кожу и лицо. Каждый атом его сущности, каждая частица его aleimi хочет уйти. Его свет кричит ему уходить, убираться отсюда, пока он не потерялся навсегда.

Что-то более тихое останавливает его, удерживает в прежнем месте.

Он. Не. Уйдёт.

Голос доносится из глубинной, менее рациональной его части — а может, напротив, более рациональной. Он не может связать эту логику с причинами, лишь с чувством, но чем бы ни было это чувство, он осознает его правдивость. Он останется. Он должен остаться.

Он чувствует это какой-то частью себя, которой не нужны другие доводы.