Книга Солнце, страница 182 – Дж. С. Андрижески

Отвернувшись, я попыталась закрыть своё сердце. Я скрестила руки на груди, пытаясь опустошить своё сознание, но воспоминания всё равно скользнули на передний план.

Я помнила розовые сердечки.

Это было после того, как она в первый раз рассталась с Джеком. Я сделала это в попытке подбодрить её, рассмешить. Она всё повторяла, что больше никого не полюбит после Джека.

Так что я забила её шкафчик в раздевалке, её комнату и её машину сотнями розовых сердечек. Стеклянных сердечек, бумажных сердечек, из папье-маше, керамики, пластика, некоторые мой отец даже вырезал для неё из дерева.

Открыв шкафчик и обнаружив это всё, она рассмеялась. Она засмеялась ещё сильнее, увидев, что я сделала с её машиной. Но позвонив мне после возвращения домой, она плакала, увидев, что я пробралась в её комнату и сделала там, пропустив два первых урока.

Она сказала, что любит меня, и без меня давно уже была бы мертва.

Сердито вытерев слёзы, я резко встала на ноги.

Я не смотрела на них обоих, а прошла через каюту к носу лодки, мимо маленькой кухоньки и холодильника к двери в конце общего помещения. Потянувшись к ручке, я вошла в единственную спальню на лодке, которую отдали нам с Ревиком.

Я захлопнула за собой дверь и села на кровать.

Всё ещё вытирая слёзы, я уставилась на синее покрывало.

Звезду Будды я тоже помнила.

Звезда Будды была делом рук моей мамы.

Она пыталась сделать так, чтобы Касс почувствовала себя более желанной, частью нашей семьи. Моя мама ничего не знала о буддизме, но она любила Касс, а Касс воспитывали в буддизме. Так что моя мама купила на уличном рынке маленькую глиняную статуэтку Будды и приклеила её к звезде, которую мы надевали на верхушку нашей рождественской елки.

Увидев это, Касс тоже плакала. Кажется, тогда ей было семь или восемь лет.

Тогда буддизм ещё был для неё важен.

Думаю, с тех пор она позабыла некоторые ключевые догмы.

Снова вытерев слёзы, я прикусила губу, стараясь контролировать свой свет.

Часть меня хотела вернуться туда и ударить её кулаком по лицу. Часть меня хотела вернуться и наорать на неё, но я даже не знала, что хочу сказать.

Что толку от слов? Что слова вообще могли исправить сейчас?

«Эй, — на сей раз голос был тише, нежнее. — Эй, я спускаюсь, хорошо?»

«Нет, — я вытерла лицо, качая головой, хоть он и не увидит. — Всё хорошо. Правда. Ты занят. А я в порядке».

«Я спускаюсь», — только и сказал он.

Глава 26. Фундамент

Я очнулась, дыша с трудом.

Как и каждую ночь, когда мы делали это, мне казалось, что я не могу думать сквозь боль в моём свете. Я не могла думать от того, как сильно болела моя грудь, всё моё тело, даже моя кожа.

Но на сей раз дело было не только в боли.

Не только в ней.

Дело было даже не в том потерянном, сбитом с толку ощущении, которое я помнила по другим ночам с тех пор, как мы начали то. Я чувствовала так много Ревика. Я чувствовала нынешнего Ревика, которого я знала… и я чувствовала его прежнюю версию, которую я едва помнила — версию из Сиэтла, круиза по Аляске, Сиртауна.

Я чувствовала Ревика, с которым впервые переспала в той хижине в Гималаях.

Тот прежний Ревик всё ещё имел способность причинить мне боль. В некоторых отношениях он теперь казался мне почти незнакомцем, но я помнила, какие чувства он во мне вызывал. Я помнила, как сильно он сбивал меня с толку, как часто я чувствовала себя отвергнутой им, как часто я чувствовала, будто он отгородился от меня.