Книга Чёрный прах, страница 106 – Дж. С. Андрижески

Я знала, что в основном Блэк присматривал за ним.

Глядя в эти тёмные глаза, я знала, что Блэку все ещё снятся кошмары о Кореке.

Я знала, что он нёс в себе стыд из-за Корека. Я знала, он чувствовал себя ответственным за то, что они пришли и забрали Корека, превратив его в…

Эту часть я не понимала.

Они превратили его в… нечто.

Вроде машины, но не машина. Что-то живое, но не живое. Нечто с присутствием, со светом, с разумом, сердцем и душой… но без них.

Что бы это ни было, Блэк был уверен, что это привело его сюда.

Блэк был уверен, что друг его детства — причина, по которой он теперь находится на этой версии Земли.

Машина жила на двери. Корек жил в машине.

Каким-то образом Корек открыл дверь.

В конце концов, это его друг спас его.

Блэк винил себя за то, что потерял этого друга все те годы назад. Он винил себя, хоть они оба были рабами, хоть они оба были практически младенцами по меркам видящих. Он винил тот сильный инстинкт выживания в своём свете за то, что отпустил Корека. Он винил ту пульсирующую, отчаянную нужду жить, веря, что она заставила его пожертвовать другом ради собственного спасения.

Тем самым другом, который спас его, не имея на то никаких причин.

Тот самый друг, которого Блэк позволил забрать охранникам, оказался лучше его, даже в смерти.

Я крепче стиснула его волосы.

Тот золотой свет теперь плыл через нас обоих, ослепляя меня, делая невозможным видеть его, и в то же время каким-то образом привязывая меня к нему. Я чувствовала его так сильно, как никогда прежде, но его омывал тот золотой и белый свет, делая его невидимым для меня.

Он не говорил. Я чувствовала, как он хочет заговорить.

Я ощущала, как его разум мыслит более связно, окончательно проснувшись, хоть и этот прилив света сбивал его с толку, посылал его эмоции по наклонной спирали, пока он старался рассмотреть меня. Я чувствовала, что он гадает, как я сюда попала, как я вошла в дом. Я ощутила его беспокойство о том, что я приехала ночью. Я чувствовала его беспокойство о вампирах, Волке, и что я, видимо, суицидница, раз приехала одна. Я чувствовала, как он гадает, почему я здесь, приехала ли я сказать ему, что все кончено, сказать ему оставить меня в покое.

Я чувствовала его желание коснуться меня.

— Боги, Мири, — боль волнами вырывалась из его света. — Просто сделай то, что ты собираешься сделать. Скажи то, что ты собираешься сказать. Просто сделай это, пожалуйста. Пожалуйста.

Я прикусила губу.

Долгое время я просто лежала там, неспособная видеть его по-настоящему, неспособная чувствовать ничего, кроме него. Его мысли и свет метались через меня, стали неотделимыми от моего света.

Я не знаю, когда я снова начала его касаться.

Моя рука очутилась на его груди. Затем я ласкала его, касалась его, массировала его плечо, его шею, его руку, его грудь, его лицо. Я выделила его образ из тьмы своими пальцами, и он лежал там, неподвижно, тяжело дыша под моими пальцами. Его боль сделалась невыносимой по мере того, как я продолжала его касаться, и я ощутила очередной завиток эмоций, вышедший из его света и ударивший по мне почти с жестокостью.

Затем его пальцы очутились в моих волосах, сжимая и отпуская, когда он подвинулся ближе ко мне на матрасе. Его рот нашёл мой, целуя меня светом и губами, а затем его зубы и губы нашли моё горло. Он притягивал меня своим светом, дыша с трудом, и когда я его не остановила, он перекатился на меня сверху, придавливая к матрасу своим весом.