Книга Мы сделаем это вдвоём, страница 127 – Салма Кальк

Дуня увела Пелагею к себе, велела Луке с Алёшкой дома сказать, что матушку полечить нужно, пусть побеспокоятся, им полезно. А я подумала, что мне есть, о чём поговорить с той самой Пелагеей, но так вышло, что уже завтра.

Гости разошлись, стража обошла дом и соседние улицы, и тоже угомонилась. Постояльцы видели десятый сон. И даже коты видели десятый сон. Мы с Анри разговаривали – лежали, обнявшись, говорили обо всём-всём. Я пыталась объяснить, почему вникаю в здешние проблемы.

- Я, Анри, не очень-то верю, что мы будем нужны кому-то за пределами этой благословенной местности, уже простите. Значит – это наше с вами окружение. Можно, конечно, запереться в крепости и не знать тут никого и ничего, но ведь – помрём от голода и холода. Как уже и происходило. Оно нам надо?

- Я согласен, милая моя Эжени, вы правы. Но нужно ли вам знать о бедах каждой здешней жительницы? – он всё ещё не понимал.

- Вы думаете, почему граф Ренар оставил здесь по себе такую хорошую память? Потому что вникал много во что, давал дельные советы, помогал, где мог, и ещё детей учил. И не задирал нос, что он, мол, из столицы мира, а они все тут дикие и ничего не понимают.

- Нужно вытрясти из Асканио его записки и прочитать уже.

- Хорошее дело, - я попутно вспомнила о других записках, которые лежали закопанные в моём ящике.

Не нужно ли господину генералу знать что-то из тех записок? Это бы обдумать хорошенько. Или не думать, а прямо спросить?

- Не думаете ли вы, друг мой Эжени, тоже учить чему-нибудь каких-нибудь здешних детей? – о нет, он не хмурится, он улыбается.

- Я пока не очень-то понимаю, чему могу их научить. Наверное, чему-то могу, я дома работала в школе, пока муж с бизнесом не развернулся.

- Что? В школе? Работала? – он смотрел с недоверием.

- У нас все работают, или почти все. Очень мало таких, кто просто так дома сидит. И мне нравилось работать… почти всегда. Довольно долго, пока совсем не устала. Ваша Женевьев, как я понимаю, тоже имела придворные обязанности, за исполнение которых её кормили и обслуживали во дворце, и не только её саму, но и её сына.

- Отчего же она моя? – не понял генерал.

- Это так, в общем. Я понимаю, что не ваша лично, а скорее - вашего брата. И у вас, полагаю, тоже с раннего возраста были какие-то обязанности.

- Верно, меня в пятнадцать лет отправили из дома служить. И даже если я не имел тогда сразу высокого чина, по титулу был старше всех, и должен был об этом постоянно помнить. И отвечать за всех, кто вокруг, и за всё, что они делали.

- Вот. Значит, просто продолжаем, и всё. Я не против быть уважаемой местной жительницей, как бы меня не звали. Когда мне кажется, что я устала и больше ничего не могу и не хочу, я напоминаю себе, что в иных обстоятельствах похоронили бы не Женевьев, а меня. И раз мне дали второй шанс, то нужно его использовать. И не тормозить.

- Постойте, если всё так, как вы говорите, то – откуда вы знаете какие-то подробности о жизни маркизы дю Трамбле?

Резонный вопрос, да. И некоторым образом момент истины.

- Я прочитала её записки.

- Что? Существуют записки маркизы дю Трамбле? И где же они?

- Вон в том сундуке, закопаны в одежду, - я пожала плечами как можно более равнодушно. – Хотите прочитать?

Он смотрел на меня, смотрел… потом сказал:

- Да, Эжени. Хочу.