Книга Я сделаю это сама, страница 76 – Салма Кальк

- Чем я потом со всеми буду за ту помощь рассчитываться, - вздохнула я.

Потому что это отлично и здорово, но у меня ж никаких ресурсов нет! Ну, почти.

- Ничего, придёт время – и ты поймёшь, что можешь сделать. Тоже поможешь, да и всё, - спокойно сказала Ульяна.

Так просто?

- Да, конечно, я помогу. Это вне всякого сомнения.

Мы пришли в дом, я только хотела показать, что уже сделано, и что ещё осталось, как мне послышалось, что внутри, в комнатах, кто-то разговаривает. Вот только не хватало, кто ещё тут?

Я приложила палец к губам, взяла шарик Евдокии и сжала его в руке. Сработало. Мы прислушались – точно, голоса, где-то в районе кухни.

- Алёша, иди и закрой снаружи дальний выход, немедленно, - прошептала я.

Что ж за день-то такой сегодня! То Трезон в сундуке копается, то вот пришли какие-то. Может те, кто вчера по двору ходил, а потом испугался и сбежал? Дождались, пока все ушли, и пришли рыться?

Я прикинула время, подумала, что Алёшка успел запереть снаружи дверь хоть как-нибудь, и на цыпочках двинулась внутрь дома. Кивнула остальным – пошли, посмотрим, кто там.

Мы вышли из большой залы в коридор, прокрались до кухни, прошли через неё и заглянули в комнату, где разговаривали. Ну что, будьте здравы, господа самогонщики.

Кажется, последние слова я произнесла вслух, не выпуская из руки артефакта. Потом одумалась, разжала, стряхнула и сунула в карман передника.

Два мужика – обычные мужики, темноволосые, один с проплешиной, другой с буйными кудрями, в подпоясанных рубахах, штанах и лаптях, сидели на полу и переливали готовый продукт из большой бутыли в меньшую. От удивления они подскочили оба и едва не уронили свою огромную четверть – видимо, сноровка помогла удержать в руках.

- Побеседуем? – спросила я.

- Что, Дормидонт, попался, да? – усмехнулась Ульяна. – А тебе сказали, между прочим, чтоб ты пришёл да честь по чести с новой хозяйкой поговорил. А ты, дурак, не послушал. Вот и получай теперь.

- Кто таковы? – спросила я.

И глянула на них, как на Трезон поутру.

Мужики поставили большую бутыль на пол, вторую плешивый не выпускал из рук. Это он – Дормидонт? Он и заговорил:

- А мы что? А мы ничего. Мы только тут. Мы из этой комнаты не выходили.

- Скажешь тоже, не выходили, - рассмеялась Ульяна. - А печь вам что, не была нужна, да?

- Ну, была, - вздохнул второй. – Но мы только печь! В комнаты не ходили, сундуков не трогали, сапоги из тех сундуков не брали!

- А откуда знаете-то про сапоги? – спросила я. – Раз не брали?

Почему-то меня разбирал смех. Самогонщики, мать их. Но мужики на меня не глядели и только сопели.

- Чего молчите? Рассказывайте, что тут устроили, - как дети, честное слово.

Или думают, что я отстану? А я не отстану, ничего подобного.

- Ну, мы тут… Никого же не было! – кудрявый поднял на меня взгляд, и такая злость была в том взгляде, что я прямо изумилась.

Это что, уже посчитали своим? А тут валится им на головы баба какая-то, и приходится хвосты поджимать?

- А теперь есть. И желаю знать, кто хозяйничает в доме, который теперь мой.

- Так ничей был, и неча за ничей спрашивать, - гнул своё кудрявый.

- А теперь уже чей, - я тоже не сходила с рельсов, и что-то меня такое зло взяло, что я прямо рявкнула в немытые рожи: – Говорите, кому сказано!

- Мы, барыня… вот тут, да, - кудрявый тут же пошёл на попятный. – Жить надо, дети малые, не вели казнить только, Христом-богом молю, не вели! И у меня дети малые, и у Дормидонта, жить-то надо! Рыба то поймалась, то нет, а это дело верное, беленькую все любят, и клюквенную, и брусничную, и рябиновую! И медовую тоже!