Книга Я сделаю это сама, страница 78 – Салма Кальк

- Ну это, заняли покой без спросу.

- Но тут никого не было, в самом деле не было, ей-богу!

- К печи ходили, ибо перегонять-то как.

- Утварь брали – крынки да чугунки.

- Четверти-то наши, Демьян Васильич нам и ещё о том годе привёз издаля.

- И прочее потребное для нашего дела тоже не здешнее, старому Лису оно без надобности было, он винище своё кислое попивал да радовался.

- А сапоги мы не брали.

- И даже не думали.

- Это Валерьян Синюха, он тут толокся, всё хотел, чтоб мы его в долю взяли, а нам самим мало.

- Мы ему так и сказали – проваливай, без тебя рук хватает.

- И ещё – проспись сначала, потом к добрым людям в компаньоны набивайся.

- А он ведь не просыхает, он потому к нам и пошёл, чтоб себе всегда выпить иметь без затруднений.

- Но мы ему сказали, чтоб проваливал.

- Он и отвалил себе. И больше не возвращался, но сундуки после него пустые стояли.

- И ещё он как-то ночью сюда ходил, мы видели.

- В последний раз не так давно, пару седьмиц тому.

- И не признался, что тут делал.

- А мы-то уж спрашивали, так спрашивали. Но он молчал.

- А потом сказал – мол, не ваше свинячье дело, что ему тут надо.

- А куда не наше-то, раз с нас теперь спрос?

- Ещё как наше.

- Вот и всё, а больше и не знаем ничего.

- И пойти нам некуда. Кума с таким делом на порог не пустит.

- Можно подумать, твоя Лукерья пустит, ага, держи карман шире.

- А беленькая-то всем нужна, чай, лучше своя, чем привозная.

- Привозной Петруха Сомов по весне отравился.

- И богу душу с того отдал.

- И даже солдаты из крепости нашу беленькую уважают, всегда заходят и спрашивают – есть ли на продажу.

- А как не быть-то, есть.

- И вот. А что теперь как, мы и не знаем.

И стоят оба такие, руками разводят. Зайки, мать их. Пушистые. А если бы не генерал, то что, меня бы тут сейчас не было? Старичок-бурундучок сказал, что мне позволили по земле ходить, а могли бы не позволить? Женевьева утонула бы здесь, я – там. И всё? Или утонула бы только я, а Женевьева сидела бы тут? Если бы генерал её спас?

Но оставлять попытку убийства безнаказанной нельзя.

- Не всё сказали, - я сощурилсь и оглядела обоих.

- Не всё, - согласился со мной отец Вольдемар. – Говорите, болезные. Хуже уже не будет. Содеянного не воротишь, но покаяться и отмолить можно. Узрит господь раскаяние – и простит. И Женевьева простит, если поступите верно.

Мужики только того и ждали. Повалились на колени передо мной оба.

- Матушка-барыня, прости!

- Прости дураков, испугались мы сильно, не ведали, как быть.

- Но господь тебя спас, и ты нас спаси.

- Отслужим, верой и правдой отслужим!

- Исполним всё, что скажешь.

- Пока сама нас не отпустишь, не уйдём.

- Только не вели пороть и казнить.

Я глянула на священника.

- А что, если я велю пороть и казнить, кто-то это сделает? Что-то я тут не видела ни старосты, ни головы здешнего, ни какой другой власти.

- Старосты и нет, не завели. И власть здесь над нами в первую голову божеская. Но сама знаешь – до бога высоко, до царя, то есть до царицы, далеко. Вот сами и справляемся. Но если ты решишь – позовём солдат из крепости, они смогут и выпороть, и казнить.

Ну да, ну да. Генерал уж наверное сообразит, как всё это следует делать. Если у них тут убивают вот за такое, так если поймали, то и казнят в ответ тоже не особо задумавшись.

- Не вели звать солдат из крепости, матушка-барыня!