Книга Я сделаю это сама, страница 83 – Салма Кальк

- Глаза закрой. Дыши, - она держала мои руки, и казалось, будто через её ладони ко мне возвращаются силы.

Я послушно закрыла глаза, дышала, слушала – голоса вокруг, скрип каких-то деревянных частей чего-то, а потом – ветер. Налетел, завыл, зашумел кронами ближних деревьев, мне на голову сверху что-то посыпалось. Наверное, иголки от лиственницы, которая тут рядом растёт и чудом избежала огня.

- Считай, повезло, уберёг господь – если бы ветер раньше поднялся, не уняли бы огонь, даже с ведьмой, - говорил кто-то рядом со мной.

Порыв ветра утих где-то там, далеко, где родился, а потом вернулся снова. И снова, и снова…

- Эй, не смей мне тут помирать! – Евдокия надавила мне на какое-то место в правой ладони, и я взвыла от боли. – Давай, поднимайся. Кто тут есть ещё? Дормидонт? А ну, помогай. Ты, говорят, перед барыней-то крепко виноват, вот и старайся теперь, отрабатывай должок. Дружок-то твой где? Сбежал уже? Значит, сам отдувайся. Отче, помогай тоже, сама не дойдёт. А тут завтра посмотрим, что и как, если погода позволит. А нет – так потом.

Меня снова подняли на ноги и повлекли куда-то, кажется – вниз, к дому Пелагеи. Идти недалеко, но я ж еле живая была, ноги как-то переставляла, да и ладно, больше мешала, наверное, чем помогала. Но дошли, и в дом меня завели, а там – оба Григорьевича, как на ладони.

- Чего там стряслось, – это старший.

- Дом её сгорел, что ли? – а это младший.

- А тебе, Пахомка, какая в том корысть? – сурово спросил отец Вольдемар.

- Да я так, со сна, не подумавши, - я прямо услышала, как он потупился.

- А вот молчи в другой раз, если не подумавши, - раздался восхитительный звук подзатыльника.

Открыла глаза – ну да, Гаврила свечку держит, Пахом рядом башку скребёт, по которой, видимо, получил.

- Ну что же ты, отче, - вздохнул он жалостно.

- Думай, что говоришь, - зыркнул на него отец Вольдемар. – Куда вести болезную?

- На лежанку, - показала Пелагея. – За печь.

- Ничего, если я что-то понимаю – скоро в свой дом отселится, - усмехнулся священник. – Дуня, скажи, отлежится она?

- Куда денется, - проворчала Дуня. – Поспит, да и придёт в себя. Слишком сильно выложилась.

- Это ж кто угодно бы выложился, если б с его домом вот так.

Меня уложили, накрыли одеялом, кто-то, кажется, Марья, стащила с меня грязное платье и башмаки. Глаза закрылись, голоса отдалились, и больше я в тот день не слышала ничего.

13. После пожара

Я проспала тогда ночь, день, ещё ночь и утро. Снаружи бушевала буря – с невиданным ветром, так мне рассказывала потом Марья, и волны по морю гуляли страшные, с дом величиной, и огромные лиственницы гнулись, будто тонкие тростинки, и лил ледяной дождь, к ночи сменившийся снегом. Правда, местные не обратили на всё это никакого внимания, просто сидели по домам, да и всё. Что вы хотите, сказали они, осень. Зима скоро, да и всё. Когда я открыла глаза, то увидела пробивающийся из-под занавески солнечный луч – отшумело, отгремело, и вышло солнце.

Снег стремительно таял – слава богу, что тает, потому что у меня снова разруха. И в жизни, но это как бы понятно, и в доме. И надо идти и смотреть, что там вообще как.

- Женевьева Иванна встала! – обрадовалась Меланья. – Марьюшка Яковлевна, идите сюда скорее, встала, сама встала!

Я сгребла в охапку Меланью, чем очень, кажется, её удивила. И потом так же – Марьюшку. Марья же чуть не плакала.