Книга Проклятие чёрного единорога, страница 128 – Евгения Преображенская

Вдоль стен мрачного подземного музея застыли экспонаты. Это были скелеты людей, живописующие разнообразные анатомические отклонения: тела двуглавые, многопалые, с тремя руками, скорченные под массивными наростами, карлики и великаны. Наемники шли мимо подсвеченных лампами стеклянных банок, заполненных мутноватой жидкостью, в которых плавали недоразвитые существа: смешение птиц и рыб, рептилий и млекопитающих.

В других сосудах находились отдельные органы в разрезе и уродливые части тел: кисти со сросшимися пальцами, трехглазые и не имеющие глаз вовсе маленькие головы, груди с тремя сосками и гипертрофированные пенисы. Срезы тел прикрывали кружевные банты и ажурные манжеты. Были среди них и разряженные эмбрионы различных существ, в том числе и человеческих детей.

– Они вводят воск в еще живые кровеносные сосуды, таким образом мертвые тела сохраняют объем и цвет, – мелодично пояснял Донас’ен. – И как ты думаешь, каким образом они получают эти эмбрионы? Вот, скажем…

Они остановились у банки, в которую был помещен новорожденный младенец. Малыш зажмурился и сжал кулачки – вот-вот из раскрытого рта вырвется крик. В некоторых местах его розовую кожу покрывали клочки серой шерсти.

– Это не оборотень, милая, нет, – проговорил эльф. – Это гибрид – помесь человека и собаки…

– Не понимаю… – прошептала Джиа. – Зачем? С какой целью?

– Ну как же, жрецы создают это не в лабораториях, а на простынях, – невозмутимо ответил Донас’ен. – Им доставляет удовольствие наблюдать само действие. Видеть лицо женщины, чей ребенок будет обречен, – это особое наслаждение. Зачатие же подготавливается магически: магически и физиологически они калечат детей в материнских утробах…

– Это не укладывается в голове, – выдохнула Джиа. – Я бы никогда не поверила твоим словам, если бы…

– Обещаю, что не обременю твои глаза бо́льшим, – сказал эльф. – Ты увидела плоды экспериментов: живые или заспиртованные. А processus^[13]– зверства, что творят с женщинами в самых нижних подвалах, – мы оставим на суд короля, прозванного Мудрым. Мы оставим ему подсказку… – Меж его тонких пальцев мелькнул ключ. – Твоя профессия специфична, но, как будущей матери, такое тебе видеть ни к чему…

– Почему нельзя довольствоваться простыми радостями? – вздохнула девушка. – Зачем заставлять страдать кого-то?

– Болезнь, с которой мы работаем, конфетка моя, изгладывает саму душу, – тихо ответил наемник. – Она отсекает чувствительность, но оставляет жажду. Пытаясь удовлетворить голод, больной начинает жрать сверх меры. Но обмен веществ нарушен, и пища начинает загнивать – отсюда запашок… – Донас’ен огляделся по сторонам, убедившись, что их никто не слышит. – По мне, так эти люди уже наказаны, поскольку их несчастье куда страшнее, чем боль, которую они причиняют жертвам. Видишь ли, в круговороте жизни боль – скоротечна, а вот души жрецов обречены. Можешь ли ты себе хотя бы представить, насколько это страшно, когда нет возможности ощутить ни радости, ни горя? Вначале помогают пьянящие зелья, они ненадолго обостряют восприятие. Предпоследнее же, что может затронуть разрушающуюся душу, – это чужая боль, несчастье, трагедия. – Эльф цокнул языком. – Таков мир. Смотри, милая Леи, смотри и запоминай.

– А последнее? – насторожилась девушка. – Ты сказал о предпоследнем, но что последнее?