Книга Кольца Лины, страница 248 – Наталья Сапункова

Мама стремительно прошла из палаты мимо меня, заметила, оглянулась, вздохнула.

— Ну, присмотри за своим чудилой. И покорми — он, говорят, не ел ничего.

— А когда ему на выписку?

— Рано еще, — и она быстро ушла, уводя за собой свиту, девчонки-практикантки оглядывались и ели меня глазами — еще бы, то же мой чудила…

Я прошла в палату, весело поздоровалась со всеми, быстро нагнулась и поцеловала Дина в губы.

— Доброе утро.

Он был все такой же бледный, слабый, и стойка для капельницы никуда не делась. Конечно, какая тут выписка. Зато при виде меня его лицо осветилось радостью.

— Любимая. Я так боялся…

— Боялся?

— Ты исчезла. Вдруг ты мне приснилась? Вдруг мне вообще все это снится…

— Глупости, — я села рядом, взяла его за руку.

Теперь обе его руки лежали поверх одеяла, и на другой, на правой, я увидела Кольцо Единения — второе, парное моему. Ничего удивительного, конечно, раз это королевская регалия. Тогда его носила королева-мать, теперь Дин забрал его себе. Что ж, можно надеяться, что "матушку" также призвали к ответу и, ну хотя бы, заключили под домашний арест. Хотя я бы заключила ее не под домашний.

— Эта… лира… лира-лекарь… — Дин явно затруднялся правильно поименовать маму, — она действительно твоя мать?

— Угу.

— Прости. Я не понял, чем ее обидел. И что такое "паясничать".

— Ничем не обидел, не переживай. Это она переживает. Сам посуди, муж единственной дочки — странный и непонятный, и неизвестно, чего от него ждать. Ты ведь совсем не похож на здешних мужчин. И говоришь… как бы сказать, правильно, но не совсем верно.

— Это я уже понял, — его губы дрогнули в улыбке. — Это чудовищный мир, а мужчины в нем странные…

Я быстро накрыла пальцами его губы, призывая не касаться этой темы — вокруг нас были именно местные мужчины. Окинула взглядом палату — на нас не обращали внимания. Только ближайший сосед Дина мне подмигнул:

— А что за язык-то, можно полюбопытствовать? Красивый.

И до меня только теперь дошло, что я сразу заговорила с Дином по-винетски, то есть, нас никто здесь не понимал. Вот оно, достоинство языковой школы "от Митрины": в язык "влетаешь" так полно, что перестаешь отличать его от родного, пока не услышишь оба сразу. Но Дин-то с мамой говорил по-русски, определенно!

— Тебя мой отец учил языку?

— Нет, к сожалению. Тогда бы он научил меня и другим вещам. Но я обращался к Митрине, ездил ради этого в Аркаран.

— А… отец что?

— Он и слышать ни о чем таком не хотел, пока не прошло тринадцать лет. Но я не мог ждать так долго.

— Почему? — быстро спросила я, и осеклась, потому что глаза Дина потемнели.

— Потому что это — еще много лет без тебя. И наш сын… Почему ты мне о нем не говорила?

— Потому что не была уверена. И в последний день у нас даже не было возможности толком поговорить, а очень многое случилось именно тогда.

— Ты все равно должна была сказать. Скрывать от меня ничего нельзя…

— А уж сколько всего ты должен был мне сказать! — чуть не вскипела я.

Просто мысли о том, как все могло бы получиться, если бы дорогой супруг не скрытничал из каких-то неотчетливых побуждений, навещали меня не раз и не два.

— Хорошо, — он слабо пожал мою руку. — Согласен. Не время спорить.

Да, верно, я тоже уже об этом подумала. Да и не хотелось мне осыпать упреками Дина в его нынешнем положении.