Книга Ох уж эта жизнь молодая да сельская! Или жизнь после жизни., страница 51 – Егорина Ленина

После вечерней дойки я решила сходить на разведку к соседке. Та уже расправилась с домашними делами и сидела за шитьем. Увидев меня, Аглая бросила свое занятие и утащила меня на чайную церемонию. Она болтать, а я слушать и пить. Походу беседы я тихонько направила русло словесного поноса... то есть потока, в сторону загадочной Велеи.

Ничего загадочного здесь не было. По описанию соседки, я вспомнила высокую, фигуристую, рыжеволосую красотку с задатками конченой стервы. На ярмарке та вела себя по-хамски как с торговцами, так и с односельчанами. Могла кому-нибудь назло перекупить ненужную ей вещь или облить чем-нибудь прилавок с тканями, если ей там не оказали королевский прием.

Велея старше меня на год, а значит, что ей уже восемнадцать. Выходит - перестарок по местным значениям. На это девушке было, мягко говоря, плевать. Она искала свою жертву. Выходить замуж за местных сельских парней она и не собиралась. Да и Алексий, по словам Аглаи, ей не нужен. Велея искала богатого и власть имущего жениха. Желательно городского и тюфякового характера, чтобы можно было власть его прибрать к своим ручонкам. Поэтому она ездила с отцом во все поездки в город и искала себе выгодную партию. Купец Барият, папа Велеи, только потакал капризам доченьки. Все ж единственный ребенок в семье.

Гормональный бунт, нереализация своих гипертрофированных ожиданий, завышенная самооценка и общее недовольство от простой жизни. Такой себе психологический анализ приятной на вид девицы. Хотя, быть единственной дочерью одного из крупнейших (во всех смыслах) купцов пяти сел в округе, это почти королевское положение. Только без власти над людьми. Составив такой нелицеприятный портрет об одной из селянок, я вернулась к себе домой.

Уже стемнело, а папа еще не вернулся. Может сходить?

Пока я маялась сомнениями, кто-то громко затопал в сенях. Нечленораздельно что-то объясняя друг другу, в кухню вошли пьяные вдрызг папа и староста. Ну как вошли... Запнулись о порог и влетели парочкой синих голубей! Хорошо что хоть не сизых. Не хватало еще синяки с них сводить.

И вот, обнявшись, лежат они мордами в пол, но продолжают порыкивать и мычать. Аглая-корова одобрила бы их мычательный дуэт. Возможно, даже приняла бы за песню.

Я подошла к этим собутыльникам и, присев, подняла голову отца. Он спал. Староста тоже. Блин, я в культурном шоке! Это ж надо было пройти в таком состоянии полсела, рухнуть на пол и уснуть! Синхронно. А звуки, издаваемые ими, были просто храпом.

Еле-еле я перевернула папу на спину, сняла с него сапоги и, тяжело пыхтя, потащила за руки в его комнату. Папа лежит на полу на спине, руки вверх. Я стою, смотрю на него и собираю остатки сил чтобы взвалить его на кровать.

- Да что ж ты такой большой и тяжелый?! И почему я такая маленькая и слабенькая?!

Ругаясь как только могла, я посадила отца, а потом, рывками, закинула его на кровать. Если у него и не было синяков по возвращении домой, то сейчас я ими его обеспечила!

- А теперь - стриптиз!

Намурлыкивая мелодию из репертуара Саманты Браун, я стянула штаны и рубашку с родителя. Похихикивая над этой сценой, укрыла папеньку одеялом и вышла на кухню. И остолбенела. Про старосту я забыла пока хлопотала. Ну, уж этого колобка я точно не подниму. Пришлось спустить с чердака тюфяк, расстелить его вдоль печи и закатить туда Трофима Гордеевича как бревно. Почти. Почти бревно и почти закатила. Из-за большого живота старосты прицел сбился и до колен ноги его оказались на голом полу. Я это расценила как знак - сапоги снимать не стала.