Книга Горячие руки для Ледяного принца, страница 27 – Рита Морозова

— Скажи королю… — он сделал паузу, словно подбирая слова. — … что его новая игрушка… оказалась… интересной. Он обернулся, и его серебристый взгляд снова упал на меня. Теперь в нем не было паники, но была ледяная предостерегающая глубина. — Она не сгорела при первом же прикосновении. Пока.

Он повернулся к Дерну.

— Завтра. В это же время. Приведите ее снова.

Затем он посмотрел прямо на меня. Его губы не шевелились, но я услышала его слова так отчетливо, как будто он прошептал их мне прямо в ухо, сквозь гул собственной крови и стук сердца. Тонкие, ледяные, как лезвие ножа:

— И не вздумай рассказывать ему… что здесь произошло на самом деле. Ни слова о трещине. Ни слова о… Он не договорил. Но смысл был ясен. Ни слова о моем страхе.

Я едва заметно кивнула. Что еще я могла сделать?

Дерн поклонился снова, его лицо оставалось непроницаемым.

— Как прикажете, Ваше Высочество. Он повернулся ко мне. — Пойдемте.

Я последовала за ним, не оглядываясь. Мои ноги едва слушались. Рука, коснувшаяся его, все еще пылала, но теперь это было смешанное ощущение жара, покалывания и глубокой, леденящей усталости. В ушах звенело.

Но сквозь шум в голове ясно звучала одна мысль:

Он почувствовал.

То же, что и я.

Его лед… дрогнул.

И это его ужаснуло.

Завтра наступило. И послезавтра. И еще один день. Они сливались в монотонную череду ледяных утра, мучительных сеансов и бесконечных вечеров в заточении. Жизнь свелась к ритуалу.

Каждое утро, ровно с восходом солнца (вернее, с тем моментом, когда серое небо чуть светлело, обозначая наступление дня), раздавался стук. Тот же безликий стражник. Тот же приказ: «За мной». И тот же путь по становящимся все более знакомыми, но не менее враждебным коридорам. Камень, лед, мерцающие факелы, леденящая сырость и вездесущий гул тишины, прерываемый лишь звоном доспехов и скрипом моих шагов. Каждый шаг по направлению к его покоям отдавался в висках нарастающей тревогой. Страх перед болью — не физической, а той, что исходила от него. Страх перед его словами. Страх перед своей собственной силой и ее последствиями.

Дверь с серебряными вихрями. Ледяные стражи-статуи. Все тот же волнообразный удар холода при входе. И Он.

Кайлен. Каждый день он встречал меня в том же простом кресле у заиндевевшего окна. Иногда он сидел, уставившись в серую мглу за стеклом, абсолютно неподвижный, словно часть интерьера. Иногда — с книгой в руках, толстым фолиантом в потертом кожаном переплете, но я никогда не видела, чтобы он перелистывал страницы. Его пальцы просто лежали на корешке, бледные и безжизненные. Он никогда не встречал меня взглядом сразу. Всегда выдерживал паузу, ледяную и тягучую, прежде чем медленно повернуть голову. И каждый раз его серебристые глаза были одинаковыми — пустыми. Как два осколка мертвого зеркала. Лишь глубоко внутри, в их бездонной глубине, я иногда улавливала едва заметную тень ожидания. Или страха. Того самого страха, что прорвался в нашем первом контакте.

Сеанс всегда начинался одинаково. После мучительной паузы он протягивал руку. Без слов. Просто протягивал. Жест был механическим, лишенным воли, как будто он выполнял чью-то чужую команду. Приказ отца. Обязанность. Пытка.

— Ну? — его голос звучал хрипло, как скрип несмазанных петель. — Твоя очередь играть в спасителя, южная муха. — «Муха» сменила «игрушку» и «целительницу». Каждый день он находил новое уничижительное прозвище. «Пятнышко солнца» (с убийственной иронией), «Теплокровная» (словно ругательство), «Пластырь для прокаженного».