Книга Женщины его жизни, страница 68 – Звева Казати Модиньяни

– Едем домой, а, Кало? – спросил Барон. Он вновь увидел себя ребенком, когда этот молчаливый великан привез его, после смерти матери, обратно на Сицилию. Вот и теперь, в эту трудную минуту, два обстоятельства служили ему утешением и поддержкой: встреча с Кало и перспектива возвращения домой.

– Едем домой, сынок, – подтвердил Кало.

Бруно рассказал ему о Маари, о маленьком Санни, о старом Асквинде.

– Скверное дело, Бруно, – только и сказал Кало. – Мне очень жаль. – Какой смысл много говорить там, где хватает двух слов? Правда, Кало никогда не одобрял его брака с Маари, но это был уже другой разговор.

– Это не должно было кончиться таким образом. – Барон закурил сигарету от автоматической зажигалки.

«Могло быть и хуже», – с ревнивым эгоизмом подумал Кало, а вслух добавил:

– А как мальчик?

– Приедет, когда все будет кончено, – для Барона это было ответственное обещание.

Кало искоса следил за ним. Они мчались на полной скорости по шоссе, ведущему в Энну, к самому сердцу Сицилии.

– Наши предки, – заметил он, – научили нас одному: что предначертано, должно исполниться. И ты мало что можешь сделать, чтобы изменить ход судьбы. Если так суждено, так и будет.

– Только не жди, что судьба накажет того, кто пытался меня убить, – усмехнулся Бруно.

– Я и не жду, – лицо Кало помрачнело, в его взгляде читалась непреклонная решимость. – Судьба не вершит правосудие. Наши предки учили нас молиться так, будто все в руках божьих, а действовать так, будто все зависит от нас.

Вот теперь Бруно слышал голос своего советника: слова Кало вселяли в него спокойную уверенность.

– Это был тяжелый удар, – перед глазами у него вновь всплыло прекрасное лицо принцессы на залитой кровью траве под баобабом.

– Знаю. – На этом Кало посчитал разговор оконченным. Он понимал, какую боль испытывает Бруно, но понимал и то, чего Барон пока не мог осознать: его жизнь на этом не кончается, его еще ждут новые чудесные мгновения.

Двое сопровождающих сидели неподвижно, как восковые куклы. Казалось, они не дышат. И уж, конечно, они были глухи и немы.

– Три дня дул сирокко, – принялся рассказывать Кало. – Куры перестали нестись.

Бруно вспомнил свое детство, вспомнил, как закрывались все ставни, двери и окна палаццо, как все домочадцы собирались в «комнате сирокко» в самом центре дворца баронов Сайева, как они, сгрудившись в кучу, испуганно жались друг к другу, пережидая, пока не утихнет пышущее жаром дыхание земли.

– А как наши гости? – спросил он, чтобы переменить тему.

– Все тут, – с готовностью ответил Кало, – ждут только тебя.

– И Бранкати тоже? – Барон погасил окурок в пепельнице.

– И Бранкати, – начал перечислять Кало, – и мистер Хашетт, и тот адвокат из Вашингтона.

– А Карин? – воспоминание о ее синих глазах и огненно-рыжей гриве волос молнией вспыхнуло у него в голове.

– Она ждет тебя, – ответил Кало, слегка повернув к нему лицо. Но Бруно ничем себя не выдал.

– А эта… эта девушка, – продолжал он, – жертва выродка?

– Розалия? – улыбнулся Кало. – Она тоже здесь. Славная малышка. С ходу поняла, что к чему. И здорово привязалась к Карин, водой не разольешь.

– А он где? – Барону пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не выдать своих чувств.

Кало сразу же понял, что Бруно спрашивает об Омаре Акмале.

– На Капри, – ответил он с отвращением. – Закатывает приемы и раздаривает драгоценности на борту своей яхты. Визитеры приезжают к нему с поклоном на катере, он сам так и не сошел на землю. – Кало умолчал о женщинах, сменявших друг друга на яхте «Сорейя» для удовлетворения желаний арабского отщепенца.

Машина неслась со скоростью сто шестьдесят километров в час по безлюдной в этот час автостраде среди пожелтевших от зноя холмов. Деревья, казалось, взывали к огнедышащему небу с мольбой о дожде.

На губах Бруно появилась жестокая улыбка, хорошо знакомая Кало.

– Пусть Омар Акмаль пока развлекается, – спокойно сказал Барон, словно разговор шел о погоде. – Это его право. Ведь он, считай, уже мертв.

Вот теперь Кало видел его прежним.

* * *

Под величественным небосводом показалась Пьяцца-Армерина, и он, радуясь и печалясь, вспомнил все светлые и темные события своего прошлого.

На этих землях бароны Монреале властвовали на протяжении столетий, и он, американец с Сицилии, мог бы с закрытыми глазами пройти по имению, разрезанному надвое ложем реки Дизуэри и простиравшемуся вплоть до долины Джелы. Много веков скудные урожаи злаков, маслин и фруктов, вырванные у пересохшей земли кровавым крестьянским потом, были единственными местными ресурсами. Затем к источникам дохода баронов Монреале прибавились залежи серы, богатейшие на Сицилии, а в последние годы – и эвкалиптовые рощи.

Бронированный автомобиль промчался по главной улице, пустынной в это время дня, повернул направо и въехал в усыпанную галькой аллею, ведущую к дворцовому парку, окруженному высокой стеной. К зданию палаццо можно было подъехать через гигантские ворота кованого железа на высоких колоннах, увенчанных огромными каменными вазами в форме чаш, в которых благодаря усердию садовников рос пышный трилистник, тот самый, что венчал фамильный герб.

В стрекоте цикад и жужжании насекомых под беспощадным солнцем дворец казался покинутым людьми, однако прибытие Барона было замечено, теперь уже сотня глаз следила за его благополучием. Бруно вновь увидел агавы, олеандры, миртовые изгороди и барочный фонтан, вода в котором била множеством мелких струек, веками напевавших одну и ту же нежную песенку. Он вдохнул исходившие из чащи сада приглушенные, едва определимые ароматы и почувствовал себя в безопасности. Когда тяжелые кованые ворота закрылись за его спиной, он с облегчением перевел дух.

* * *

Война началась. Палаццо баронов Сайева стало штаб-квартирой, откуда Бруно должен был перейти в контратаку. Он вышел из машины и упругим уверенным шагом поднялся по шести каменным ступеням в большой вестибюль, откуда через дубовые двери можно было попасть в салоны первого этажа и на лестницу, ведущую наверх. Кало понимающе улыбнулся ему, словно говоря: «Вот видишь, я доставил тебя домой!» Прикосновение к родным корням вселяло силу в них обоих.

– Предупреди наших гостей, что я жду их через полчаса в кабинете дедушки, – сказал Барон, оглядываясь по сторонам. Оба телохранителя исчезли. Он поднялся в спальню, когда-то принадлежавшую деду.

Закрыв за собой массивную дверь, Бруно прислонился спиной к ее старинному дереву, закрыл глаза и всей грудью вдохнул приятный и свежий запах громадной спальни, словно созданной, чтобы вместить бурные страсти и высокие мысли.

У противоположной стены помещалось грандиозное ложе: темное, массивное, с четырьмя витыми колоннами, поддерживающими тяжелый балдахин.