Книга Ни разу не фея, страница 110 – Кристина Соколова

— Примите мою благодарность, профессор, — величаво провозгласила Фарагонда. — Если бы не вы, мы бы потеряли еще и ученицу.

Я присоединилась к тихим аплодисментам. Я была растеряна: неужели Авалон на нашей стороне?

К концу небольшой речи Фарагонды и дежурного, якобы смущенного ответа Авалона ко мне подошел Палладиум. Он наклонился ко мне и тихо прошептал:

— Теперь вы ему доверяете?

Профессор Авалон очнулся после долго забытья.

Уайт не сразу разобрала в навязчивом шепоте теней его прерывистое дыхание и вымученный стон. Она подала ему воды. Авалон пил жадно. Он расплескал половину по лицу, и Уайт поймала себя на мысли, что драгоценная влага пропала зря. Но она ничего не сказала, лишь устыдилась собственным мыслям.

Теперь Уайт не могла сказать, как часто приходил Даркар. По крайней мере к его очередному посещению желудок успевал слипнуться от голода и перестать бурчать. В животе собирался тупой комок дискомфорта, в голове, у самых висков — назойливый шум, а к горлу подкатывала противная тошнота. Но рвать все равно нечем.

Каждый раз Уайт забирала поднос и уносила профессору. Она делила порцию поровну, но внутри все сильнее поднималась черная волна протеста.

Она забыла Алфею. Забыла, как там тепло и свежо, будто бы была там много лет назад или вовсе во сне. Образ Ани тоже побледнел — она не могла вспомнить, ради чего так глупо подставила себя.

Зато воспоминания о родной планете хлынули потоком, словно кровь из раны, корочку которой так безжалостно содрали.

Ее родина — один большой кусок льда. Холодный, жесткий, с остринкой, что уничтожает слабых одним за другим. На ее планете люди хмурые, они ходят в толстенных тулупах, завязывают лицо и натягивают шапку по самую шею. И лишь стеклянные равнодушные глаза остаются на виду. Они редко смеются, мало улыбаются и еще реже произносят фразу длиннее трех слов.

Исключение составляют сильные маги. Они тратят львиную долю энергии для того, чтобы похвастаться возможностью щеголять в коротком платье или полупрозрачной рубашке. Таких ненавидят и обожают одновременно.

Семья Уайт была из таких и поголовно состояла из потомственных ведьм. Пожалуй, они находились в выгодном положении: есть деньги, связи и некоторая власть, но нет обязательств тухнуть в органах государственного управления. И даже управа не найдется на нарушение закона и применение запрещенной магии.

Одна Уайт… Белая ворона.

Девушка прикрыла глаза и увидела будто на яву.

В саду ледяных скульптур холодно. Уайт сжимает руки в толстых рукавицах и выдыхает облачко пара в воздух. Она ходит по саду снова и снова, чтобы хоть как-то согреться. За стеклянными стенами бескрайние снега и неестественно ярко-голубое небо.

— Тебе необязательно мерзнуть, дочь.

Уайт вздрагивает. Она не заметила, как мать появилась в саду.

От нее веет холодом. Но другим. Вязким, колючим, таким, что вызывает мелкую дрожь и желание закрыться с головой. Но Уайт молчит.

— Ты же знаешь заклинание. Или напомнить?

Уайт машет головой из стороны в сторону, пытается унять стук зубов друг о друга и дрожь коленок. Холод пробирается до костей, словно желая их заморозить и разломать одним неаккуратным дуновением.

Мать хмурится, подкатывает глаза и уходит. Она давно пытается. Она устала.

Уайт трясется, но все так же упрямится. Не хочет быть ведьмой, почти не может. Неприязнь к темным силам засела где-то так глубоко, что самой не разобрать.