Книга Развод. Вторая жизнь для попаданки, страница 34 – Екатерина Гераскина

— Выполняй.

Сам же я вскочил в седло. Мой конь взвился, а потом помчался в сторону дома. Демоническое создание, чёрное как сама ночь, с глазами, светящимися багровым, вселяло ужас во многих.

В то, что Элеонора резко изменила себе я сомневался, не после того отчаянного письма. А потому стоит поторопиться.

***

Элеонора

Я сидела, сложив руки на коленях, и силилась не смотреть в сторону довольного бывшего мужа.

— Смотри на меня, сладкая моя девочка, — протянул этот гад и я как дурочка снова повернулась к этому мерзавцу. — Для тебя теперь существую только я. И никто больше.

Блюститель репутации, ехавший с нами в той же карете, устроился напротив, чуть в стороне. Его взгляд был холоден, почти равнодушен, но губы изогнулись в едкой усмешке.

Ему это нравилось.

Он наслаждался зрелищем, как из живого человека делают куклу, как ломают волю.

Дарманн наблюдал с тем хищным спокойствием, с каким следят за процессом умерщвления зверя на арене — не вмешиваясь, не торопясь, не испытывая ни капли жалости.

Я снова выпрямила спину. Я не хотела, чтобы он видел, как мне страшно. Как дрожат пальцы. Как комок подкатывает к горлу. Но он всё равно видел. Они оба видели.

— Не дрожи, Элеонор-ра, — протянул бывший муж, подавшись всем корпусом ко мне, наши колени соприкоснулись. — Скоро ты снова будешь дома. Я о тебе позабочусь.

Слово обожгло. Я едва не содрогнулась. Потому что «домом» он называл ту тюрьму, из которой я чудом сбежала, где мне нельзя было дышать без разрешения, думать — без санкции, жить — без страха.

И блюститель репутации… этот Дарманн.

Вместо того чтобы остановить безумие, он подтверждал правомерность. Спокойно. Добровольно. Почти с удовольствием. Он охотно кивал, когда бывший муж разыгрывал перед ним спектакль, в котором я — глупая, покорная, радостная женщина — «добровольно» возвращаюсь в ад.

Молчаливый соучастник преступления.

Сомневаюсь, что то зелье, которое заставило меня улыбаться и лепетать, как дурочку, вообще законно. Оно подчиняло волю. Натягивало маску благодарной и влюблённой — и я не могла ничего сделать. Не могла сопротивляться.

А ведь я только недавно… начала снова чувствовать своё тело. И тут снова угодила в ловушку, только не тела, а разума!

А Дарманн только усмехался. Наблюдал, как из живого человека делают марионетку. Если он блюститель репутации, то что тогда считается бесчестием?

Я почувствовала, как на глазах проступают слёзы — тонкой пеленой. Нет, я не позволю. Я не дам им этого удовольствия.

Бывший муж, помешанный на мне мерзавец, продолжал с жадностью рассматривать меня.

— Ты такая непослушная, Элеонора… — довольно протянул он, и его ладонь скользнула по моему колену, задержалась, сжала чуть сильнее, чем позволительно. — Не узнаю тебя. Взгляд такой дерзкий. А знаешь… мне это даже нравится. Я даже не собираюсь тебя ни с кем делить. Пока моя жена носит моего ребёнка, мы с тобой вдвоём отлично развлечёмся.

Беспринципный урод. Мерзавец. Гниль с позолоченными манерами.

Я бы закричала ему это в лицо, если бы могла.

Как же я жалела, что не послушала законника? Почему не написала Торну сразу? А все моя гордость! Думала, что справлюсь. Что выкручусь. Что смогу быть умной, независимой, сильной.

А теперь вот она я. Сижу в карете напротив своего палача. Он гладит мою ногу, обдумывает, как сломать меня ещё, а я не в силах ни вскрикнуть, ни сбежать.