Книга Черная вдова и три ее мужа. Первый муж, страница 21 – Ева Добринская

А вот работники кухни были в легком шоке, но я на них сразу нестрого прицыкнула, и разогнала лишних.

– Сейчас, поставим суп, и я посижу с тобой.

Куски мяса, поджарка и заправка были отправлены в бульон с рисом, и суп оставлен до закипания, а потом на отдых минут на пять-десять, чтобы вкус и аромат созрели.

Я присела за стол к мужу.

– Ваше Сиятельство, что вас так расстроило?

– Иди ко мне, ты слишком далеко сидишь.

Ну да, я сидела напротив него через небольшой стол. Он поманил к себе, я подошла и была усажена на колени. Митя обхватил меня своими ручищами и уткнулся лбом в мой висок.

– Тебе не нужно такое знать, детка!

– Митенька, расскажи. Я не из любопытства. Просто поделись своим грузом. Я не рассыплюсь. Расскажи.

Он удивленно глянул на меня, помолчал, а потом начал шептать мне на ухо:

– Эта тварь нечеловеческая убила пятнадцать девочек, и устроила кладбище в моем ельнике. Как раз там, где мы его застали. Эта мразь – безземельная, но ему каждый раз продавали крестьянок. Все купчие регистрируются в общем реестре. Понятно, что в имперском реестре – это капля в море, но в губернском, в городском могли бы заметить, но никто не сопоставил факты. Он уже пять лет катается. Он психически болен, и приступы учащаются. И раньше он покупал по одной душе, а в этот раз собирался сгубить уже две. Придется брать под стражу и его жену, потому что она знала: чистила его одежду после не всегда бескровных убийств. А у них двое детей малолетних. Куда их?

Да, мне стало тошно. Меня чуть не вывернуло. И слезы подступили. И я могла себе это все представить, потому что однажды чуть не оказалась на месте этих девочек. В моем случае дело только до кладбища не дошло.

Я обняла мужа за шею, так же как он перед этим, уткнулась лбом в его висок и зашептала:

– Митя, он – дворянин?

– Да.

– Что с ним будет?

– Скорее всего, расследование, суд и дом скорбных душой.

– Митя, не надо суд и дом скорби. Его надо убить. Не казнить, а усыпить как бешеную собаку, – не успела поймать себя за язык.

Ведь, вероятней всего, здесь не усыпляют некондиционных животных, а убивают выстрелом в голову или магией какой, но я уже махнула на это рукой. Я помнила истории кинематографического Ганнибала Лектора и прочих Чикатило. Меня трясло, и я продолжила:

– Сумасшедшие очень хитрые. Если он сбежит, то будут еще жертвы. А жену его не надо судить. Проверить надо, но она, скорее всего, просто жена, бессловесная и, возможно, тоже пострадавшая. Выслать ее без поражения в правах в другой город на поселение вместе с детьми и назначить пенсион за мужа, положенный по табели о рангах, чтобы шума не было, чтобы дети не пострадали, не лишать их будущего.

Высказавшись, я тихонько заплакала, уткнувшись мужу в плечо. Не стала сдерживаться, невозможно. Ужас какой! И нужно было мужа отвлечь от моих слишком заумных для восемнадцатилетней провинциалки речей. И это сработало, как выяснилось позже, только частично. Его сиятельство запомнил.

Но пока он несколько неуклюже утешал меня, а я почувствовала, что, да, его попустило. Тут и суп поспел. Я плеснула в лицо холодной водой над рукомойником, помахала на припухшие глаза полотенчиком, потом сама налила суп в глубокую суповую тарелку и поставила перед мужем вместе с черным ржаным хлебом на доске и миской сметаны. Кухарка кудахтала: как же так, барину черный хлеб. Я махнула на нее рукой: все-все-все. И она угомонилась.