Книга Единственная для первородного вампира, страница 56 – Алиса Буланова, Элис Карма

Тянусь к его губам и целую его отчаянно. Я тоже надеюсь, что буду в порядке. Но если что-то пойдёт не так, то я хочу запомнить, каковы его губы на вкус. В палату заглядывает медсестра и тут же сдаёт назад, смущённая увиденным. Я начинаю суетиться. Но Алекс остаётся спокойным.

— Я хочу кое-что подарить тебе, — произносит он и протягивает мне драгоценный кулон на цепочке. Голубой камень в оправе ловит и отражает скудный свет настенной лампы.

— Это… — начинаю я заворожённо и запинаюсь.

— Топаз, — заканчивает Алекс за меня. — Он принадлежал моей матери. Его цвет напоминает мне цвет твоих глаз. Я знаю, что это украшение старомодное, и пойму, если ты не захочешь его носить. Но можешь хотя бы хранить его у себя?

Сердце в груди бьётся будто сумасшедшее. Я смотрю на кулон, и мне трудно поверить, что Алекс всерьёз отдаёт мне нечто столь ценное.

— Я вряд ли смогу взять его в операционную, — улыбаясь, отвечаю я. — Но прямо сейчас можешь надеть мне его?

Кулон оказывается тяжёлым, массивным, почти как тот герб с рубином, что Алекс дал мне при знакомстве. Я открываю фронтальную камеру на телефоне и смотрю на себя. Потом перевожу взгляд на Алекса и замечаю на его лице облегчение. Понимаю вдруг, что он подарил мне его, потому что чувствовал, что не может ничего больше сделать. Я снова привстаю на цыпочки и касаюсь его губ своими. Каждый мой поцелуй как бы говорит: «Я всё ещё здесь. Ты меня не потерял». Алекс отвечает на мои поцелуи также отчаянно.

— Люблю тебя, Яна. Я так сильно люблю тебя!

Когда Алекс уходит, я достаю из тумбочки пробирку. Я приняла решение. Я обязательно выживу.

День операции проходит в нервном напряжении. Как назло, у Алекса возникают дела в совете. Но он обещает, что я обязательно увижу его, когда очнусь от наркоза.

— Не волнуйтесь, — успокаивает меня хирург. — Мы о вас позаботимся.

Отчего-то её тон пугает меня, и только, когда анестезиолог просит меня сосчитать до десяти, я замечаю в его руках нечто подозрительно напоминающее ту самую пробирку. Должно быть, медсестра всё-таки передала ему мою просьбу…

* * *

Я вновь начинаю осознавать себя в момент, когда мой пульс ускоряется до двухсот ударов в минуту. Он так сильно отдаёт в виски, что, кажется, тонкая височная кость не выдержит и вот-вот лопнет. По телу прокатывается жар. Одна волна за другой. И с каждым разом это становится всё более невыносимым. Будто меня поливают кипятком. Хотя нет… это не снаружи. Кипяток струится по моим венам. Это так больно. Ни один мой приступ не сравнится с этим, и даже травмы при нападении и те не были такими болезненными. Хочу пошевелиться, позвать на помощь, сделать хоть что-то. Но всё тщетно. Я будто заперта в собственном теле. Всё, что я могу — молиться, чтобы всё это поскорее закончилось.

Внезапно боль и вправду проходит. Но на смену огню приходит лютый холод. Мой пульс медленно затихает, а после и вовсе останавливается. Я перестаю дышать. Вместе с моим сердцем, кажется, останавливается и время. Вижу себя со стороны. Болезненную и бледную. Вижу главного хирурга, пытающегося спасти мою жизнь, персонал, ассистирующий ему. Меня посещает мысль, что всё с самого начала было предопределено. Не знаю, откуда она берётся в моей голове.

На третьей стадии обращения проходит и холод. Я открываю глаза прямо на операционном столе. Чувствую внутри зияющую дыру, которая требует, чтобы её заполнили чем-то. Ноздри улавливают горьковато-солёный аромат собственной крови. Люди вокруг тоже пахнут кровью. Их сердца бьются так сильно и громко, что я глохну на время. Свет от операционного светильника слепит глаза. Рядом слышится голоса.