Книга Время до рассвета, страница 56 – Валентина Гринкевич

Протянула руку, чтобы взять одно из перьев, рассмотреть поближе.

– Не трогай, – резко одернул меня Вадим. – Ничего здесь не трогай.

Было немного неприятно. Осадили, как наивную школьницу. Хотя замечание по делу, конечно. Чего я головой не думаю и лезу куда не следует?

Тем более, такая чертовщина вокруг. Мало ли чем эти перья могут оказаться на самом деле?

На всякий случай я встала и отошла на два шага назад. Ну их. Эти улики. Пусть Вадик и Костя без меня разбираются. Они же патрульные, не я.

Вадим тоже поднялся. Лицо его было задумчиво и сосредоточенно. Он покрутился на кухне, оглядывая обстановку. Потом опять пошел в комнату. Я за ним.

Там сразу подошел к кровати, рывком сдернул с нее одеяло и принялся осматривать простынь. Что он ищет? К тому же в квартире темно, ничего же не видно.

Эта мысль пришла в голову и врачу. Он достал из кармана телефон, включил фонарик и продолжил осмотр.

– Иди сюда, – позвал меня, – глянь!

На простыне тоже были перья. Немного, маленькие, но были.

– Может с подушки повылазили? – робко предположила я.

Вадик вернул одеяло на место, разгладил складки, возвращая кровать в первоначальный вид.

– Может и из подушки... – задумчиво произнес он.

***

Ночное небо сплошь затягивают рваные черные тучи. Луна выглядывает то из одной дыры, то из другой, заливая все вокруг бледным, неживым, сумрачным светом. Я смотрю вперед и вижу озеро. Тишина навалилась и давит со всех сторон. Безмолвие.

Хотя вот же гнутся от ветра серые силуэты прибрежных камышей. Чуть дальше выделяются будто вырезанные из черной бумаги контуры деревьев и кустов. Ветер наверняка треплет им листья и гонит по озеру рябь, которая возле берега превращается в легкий прибой. И я вижу, как плещется черная вода об опорные столбы деревянного пирса. Но не слышу. Я ничего не слышу. В ушах будто вата. И в голове.

Старый деревянный пирс тянется в темноту озера, словно забытый мост в другой мир. Доски настила потрескались от времени и посерели от влаги. Некоторые из них отвалились или прогнили, образуя щели и дыры. Когда-то пирс был сделан на совесть и на протяжении долгого времени служил надежной пристанью для рыбаков и туристов, но теперь он заброшен и зарос сорняками. Останки былого величия выглядели зловеще и мрачно.

Но я иду вперед, осторожно ступаю на ненадежное покрытие, хоть и знаю, что впереди меня не ждет ничего хорошего.

Мысли из головы вытесняют дурные предчувствия, но я не могу не идти. Сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в свои ладони, чтобы почувствовать хоть что-нибудь кроме тревоги и страха.

Хоть боль. Но боли нет. Ничего нет. Только озеро. Черная вода и гнилые доски…

Смотрю вперед на воду. На то, как появляется и исчезает в ней отражение луны и иду дальше. У края пирса останавливаюсь и замечаю птицу. Крупная белая чайка кружит над темным зеркалом, пытается разглядеть в воде свою добычу.

Чайка делает сначала большой круг, потом поменьше уже ближе ко мне. Потом ещё и ещё один. Сейчас ночь, но я вижу ее хорошо.

Белая-белая смотреть больно. А глаза и хищный клюв – алые, как свежая кровь.

Внезапно птица сбрасывает высоту и камнем падает вниз. Сжимает крылья и ныряет в озеро, разбивая красным клювом воду. Буквально через секунду она выныривает с добычей. Взлетает так стремительно, что я не могу разглядеть, что она держит в клюве. Рыбу или что-то другое?