Книга Разрушение кокона, страница 22 – Тан Ци

Вдруг во двор налетел сильный порыв ветра. Огни свечей в покоях дрогнули, развешанные на веревке листы заполоскались на ветру, словно разноцветные крылья бабочек, чаявших взлететь. Лянь Сун спокойно поднял руку, и порыв улегся. Приблизившись к бумагам, принц заметил, что чем ближе он подходил к свечам в доме, чей слабый свет просвечивал сквозь листы, тем сильнее становилось ощущение, будто силуэты насекомых, птиц, цветов и растений движутся сами по себе.

Он небрежно перебрал листы и вошел в комнату.

Чем ярче разгоралось пламя свечей, тем плотнее сплеталось полотно света; часть его падала на подставки для ламп, а часть – на землю, где лучи выстраивались в причудливом порядке. В мерцании свечей девушка в красном приподняла голову и позвала его по титулу:

– Ваше высочество третий принц.

Ее лицо и впрямь оказалось прекрасным, словно картина.

Лянь Сун посмотрел на ее лицо, но взгляд его задержался лишь на мгновение, прежде чем снова скользнуть к бумаге, на которой свет проявил дивные фигуры цветов четырех времен года. Принц небрежно произнес:

– Чан И.

В глазах девушки отразилось легкое удивление.

– Откуда ваше высочество знает, что я Чан И? – мягко спросила она.

Говорили, что из трех сыновей Небесного владыки самым умным был второй принц Сан Цзи. В день его рождения тридцать шесть разноцветных птиц поднялись к Небесам из ущелий горы Цзюньцзи, приветствуя его появление на свет. Определенно, это было счастливое предзнаменование, посланное свыше. После Сан Цзи в тридцать тысяч лет вознесся как высший бессмертный, чем еще раз доказал, что он – незаурядный талант. Какими бы одаренными ни были оба его брата, какие бы подвиги они ни совершали, все они меркли в сиянии славы второго принца Сан Цзи. Однако некоторые бессмертные придерживались иной точки зрения в этом вопросе. Как, например, некогда правивший миром Верховный владыка Дун Хуа.

Рождение самого Верховного владыки Дун Хуа не сопровождалось никакими дивными явлениями свыше, однако после он вырос и стал всевладыкой Неба и Земли. Так что он не особо верил во все эти знаки, вроде золотых лучиков с небес и парочки пестрых птичек, которые принесут на крылышках славное будущее. Дун Хуа всегда считал Лянь Суна гением, способным творить великие дела, и искренне полагал, что по части создания сыновей Небесный владыка может уже остановиться на достигнутом: ему в любом случае не сделать более умного сына, чем Лянь Сун.

Разумеется, небожитель, которого даже придирчивый владыка Дун Хуа признавал очень умным, легко мог пропустить закономерную для таких случаев часть: «Ты кто?» – «Я Чан И». – «Кто послал тебя в мои покои?» – «Кто-то послал меня вам». – «Зачем послал?» – «Чтобы я услужила вашему высочеству. Но только, ваше высочество, я продаю искусство, а не тело».

Даже ответ на вопрос «Откуда ваше высочество знает, что я Чан И?» казался ему настолько очевидным, что он даже не потрудился его озвучить.

Он по-прежнему не сводил взгляда с листа бумаги, на котором расцветали цветы четырех времен года. Затем снял лист с веревки и вновь посмотрел сквозь него на пламя свечи. Только после этого он заговорил:

– Учитывая твои способности, даже если бы тебя заставили, ты могла бы не приходить. Они обманули тебя, сказав, что поскольку я бессмертный, то обладаю неисчерпаемой белой ци и если ты хорошенько меня порадуешь, то я щедро ею с тобой поделюсь? Но я совершенствовался в чистоте^[32]. – Определение «чистота» ему самому показалось смешным, отчего он выгнул губы в холодной улыбке и поправился: – В совершенствовании я дошел до той ступени, когда в моем теле не осталось ни единой примеси лазурной ци. Твоему младшему брату, раненому двукрылым тигром в пещере Семи глубин, нужна белая ци в сочетании с лазурной. Моя чистая белая ци для него, увы, бесполезна.