Книга Прядильщица Снов, страница 208 – Тория Кардело

Но Роман не мог смотреть на неё без острого приступа отвращения к себе. Каждый раз, когда она называла его «сыном», внутри что-то обрывалось.

Он почти не ел. Почти не разговаривал. Погружался в музыку, чтобы не думать. Играл, играл, играл — пока пальцы не немели, пока в глазах не темнело от усталости.

— Ты себя разрушаешь, — однажды вечером сказала Агата, когда нашла его за пианино в третьем часу ночи.

Он не ответил, продолжая играть ноктюрн Шопена.

— Рома, — она подошла ближе, — я могу помочь. Я знаю, что ты чувствуешь.

— Вы ничего не можете знать о человеческих чувствах, — отрезал он, впервые за долгое время обращаясь к ней напрямую. — Вы не человек.

Она не обиделась. Просто села рядом с ним на банкетку.

— Я могу забрать боль, — сказала она тихо. — Каждую ночь. Даровать тебе сны, где всё идеально.

Он должен был отказаться. Но усталость накопилась, чувство вины разъедало душу, и он едва заметно кивнул.

В ту ночь он впервые за долгое время спал без кошмаров. Вместо них — волшебный сон, где он выступал на балу в загадочном дворце, наполненном символами и сюрреалистической магией. Где под его музыку кружились призрачные пары, где у него была целая карманная вселенная, и он ощущал себя счастливым, как принц из сказки.

Где он — Ноктюрн.

Когда он проснулся, первой мыслью стало желание вернуться обратно. В тот идеальный мир.

С каждым днём просыпаться становилось всё труднее. Реальность казалась блеклой, бессмысленной пародией на жизнь, в то время как сны приобретали яркость и глубину, недоступные обычному существованию.

А Агата… Тем временем она изучала психологию. Фактически становилась психологом — с практикой, с клиентами, с репутацией. Её собственные методы делали её непревзойденным специалистом. Люди выстраивались в очередь, чтобы попасть к ней на приём.

— Зачем вам это? — спросил он однажды, когда застал её за чтением толстого тома по психоанализу.

— Я хочу понять, — ответила она просто. — Хочу понять вас, людей. Тебя.

Единственной ниточкой, связывавшей его с прошлым, с настоящей матерью, была старая книга сказок. Потрепанный том с выцветшей обложкой хранил тепло её рук и эхо её голоса. Агата никогда не трогала эту книгу, будто понимала, что это священная территория. Иногда по ночам, вернувшись из своих идеальных снов, он доставал её из-под подушки и просто держал, позволяя слезам беззвучно течь по щекам.

«Прости меня, мама. Прости за то, что я сделал».

Видя, что город, в котором он родился и жил с настоящей матерью, усугубляет его состояние, Агата решилась на переезд — в маленький, тихий и уютный Зимнеградск. Здесь она находила клиентов ещё быстрее и фактически становилась местной знаменитостью, использующей уникальные методы. А он… С каждым днём всё сильнее подсаживался на эскапизм, который предлагала Агата.

Сны стали его новой реальностью, а реальность превратилась в тусклый, бессмысленный промежуток между ними.

Но глубоко внутри, в уголке сознания, не затронутом сделкой с потусторонним существом, он знал — никакие идеальные сны не заменят утерянного. И никакая иллюзия не смоет вины.

Он часто задумывался, что стало бы с его настоящей мамой, если бы она получила такие возможности. Если бы не пожар, не шрамы, не страх перед людьми.

Агата пыталась стать настоящей матерью. Роман видел ее усилия — в заботе о его здоровье, в поддержке его музыкального образования, даже в меньших проявлениях, вроде попыток приготовить его любимые блюда. Но несмотря на ее божественное происхождение и способности, что-то фундаментально неправильное чувствовалось в ее заботе. Как будто она играла роль по книге, не понимая глубинной сути. Агата могла копировать действия, но не воспроизвести чувства.