Книга Наперегонки с ветром. Первое дуновение, страница 95 – Лера Виннер

Он был тяжелым и горячим, а скользнувшая мне под рубашку ладонь — наоборот прохладной.

Крепко обняв поперек живота, свободной рукой он отвел мои волосы с шеи, поцеловал под самым затылком, заставляя тихонько застонать от удовольствия от нетерпения, и послушно опустить голову.

Разбираться со шнуровкой на моем поясе ему наверняка было неудобное — не глядя, в темноте, — но справился он восхитительно ловко.

Я ждала и даже до определенной степени надеялась, что он продолжит в том же духе, просто сдернет брюки с бедер, и мы, наконец, перейдем к делу.

Вместо этого он почти осторожно сдвинул ткань ниже, дразняще и ласково скользнул пальцами по бедру — под белье, по выступающей косточке и ниже, заставляя снова кусать губы и зажмуриваться от прикосновения к болезненно чувствительной коже.

Ему всегда такое нравилось — игра контрастов, неожиданности, лишающие возможности не то что подавать голос, а вообще дышать.

Брать измором, доводить до готовности ерзать под ним от нетерпения и просить самой — все это было уместно без спешки, там, где некому было обращать внимание на наше отсутствие.

И точно не в момент, когда горло пережимало так, что дышать становилось с каждой секундой все труднее.

Уже почти готовая сдаться и позвать по имени, я старательно терпела до последнего.

И все равно задохнулась, когда он отстранился, — даже не снял, просто сдвинул мои брюки ниже — на то, чтобы снять сапоги ни у одного из нас просто не хватило бы терпения.

Утыкаясь в сено, чтобы не чувствовать, как разгорается даже шея, я попыталась поймать губами соломинку просто чтобы сохранить связь с реальностью и не дрожать от того, как он смотрел.

Как будто не видел миллион раз до этого.

Время остановилось, и мир благополучно куда-то провалился, когда одна его рука по-хозяйски легла на бедро, а вторая двинулась вверх по спине под рубашку.

Костяшки пальцев обвели поднятую в таком положении лопатку, двинулись ниже, слегка надавливая на позвоночник, и я сама не поняла, что у меня вырвалось — то ли вздох, то ли стон.

А вот Кайл неожиданно промолчал.

Сено, к счастью, не кололось, — не смея лишний раз двигаться, я все еще лежала на его куртке, — но раскаленный влажный воздух обжигал горло так, что немыслимым казалось заговорить.

Не то издеваясь, не про проверяя меня — или себя? — на прочность, он погладил снова, на этот раз по ребрам. Задержался, не касаясь груди, но явственно чувствуя, как быстро и сильно у меня бьется сердце.

Зато потом отстранился, и секунду спустя мне уже пришлось стиснуть сено пальцами едва ли не до сведенных суставов.

В такой позе, наполовину одетой, было сложно шевельнуться лишний раз.

Зато ему оказалось удобно немного сдвинуть мое колено и войти одним сильным движением.

Никакой пощады и нежности, как давеча в конюшне.

Сегодня я чувствовала его в себе целиком, и не могла ни потребовать, ни двинуться навстречу.

Только подчиниться и принимать как есть.

Не заботясь о том, что дышать мне просто нечем, а от сумасшедшего жесткого ритма даже лежа кружится голова, Кайл двигался так, будто мы делали это в первый или последний раз в жизни.

Продолжая хвататься за сено, я не закрывала глаза, но даже это не спасало — он точно знал, как надо, и идеально поймал момент, когда от уверенности стоило перейти к почти что жестокости.