Онлайн книга «Выскочка из отморозков»
За эти ее достоинства или пороки Беркут осыпал бабу деньгами, подарками, дорогими украшениями, и Оксана, не сетуя, всякую ночь облизывала щетинистую морду, потную шею и до безобразия, по-мартышечьи, волосатую грудь. Она сюсюкала, лебезила, называя Вову лапушкой, котиком, королем и солнышком, но едва тот выходил за дверь, прыгала в ванну и, отплевываясь, матерясь, подолгу смывала с себя его вонь. — Гнилушка кривоногая, старый мерин, облезлый пень, на ходу пердит, а туда же… Нет бы выложил все у двери и уходил. Ему еще ласку подай, в любви поклянись, иначе из него ни хрена не выдавишь! Тоже мне, красавец свалился, мать его курва бухая… Поругавшись, она вытиралась насухо и начинала примерять все обновы и украшения, принесенные Беркутом. К ней он никогда не приходил с пустыми руками. Уж если обновки, то сумками, украшения — карманами. Случалось, Оксана по полдня только примеряла подарки, забывая сказать вслед Беркуту хоть одно доброе слово. Она умела выманить, выпросить, но не благодарить. Оксана ненавидела Вову за то, что тот имел женщин, помимо нее, и тоже одаривал не скупясь, щедро. Он обычно приходил к ней под вечер, по-ослиному нагруженный покупками, так что ни плечи, ни шея не выдерживали всего. Но никогда Беркут не задерживался здесь дольше чем на три дня. Баба стелилась у его ног, изображая отчаяние и мольбу. Она, как ангел, складывала руки на груди, умоляя побыть с ней еще. — Я умираю без тебя, нет мне жизни, останься со мной! Побудь еще, молю! Подари счастье видеть и дышать тобой, — говорила томно, вытирая пару слезинок. Она знала, что далеко не все деньги отдал ей Вова, а это обижало бабу до глубины души. Так было бы и в этот раз. Но прошло три дня, а Беркут не думал уходить. Он пил и ел, валялся в постели, тискал Оксану, но денег не добавлял. Отдал ей принесенное сразу, на том и ограничился. А дни шли. Вот уж и вторая неделя пошла к концу. Баба устала, а Беркут не спешил. Оксана ждала, что Вова даст ей хотя бы денег. Но он сказал ей, что пустой как барабан, и единственное, чем может ее осчастливить, так это любовью, горячей и бесконечной. — Теперь тебе не надо уговаривать меня остаться, я и сам никуда не пойду и останусь с тобой навсегда, как ты мечтала, краля моя ненаглядная! — Обнял он пышные формы бабы, воткнулся колючей мордой в глубокий вырез и взвизгнул по-поросячьи от восторга. Оксана не выдержала, ее коробило. Другое дело, были б у него деньги. С мужиком, у которого в карманах гуляют сквозняки, церемониться нечего, и баба, оттолкнув его, сказала: — А ты что, в дармоеды навязываешься? В иждивенцы? Иль в сутенеры клеишься? — Чево? — отвисла челюсть у Беркута. Он даже не поверил, что сказанное относится к нему, но, кроме них двоих, никого не было. — Значит, так меня забрызгала? Мало я тебе приволок? Все, что имел, отдал! — Так это когда было? — скривилась баба. — Неделю назад! Всего-то! — С тебя в притоне за такое время сколько б сняли? — Вдесятеро меньше! — Коль до дешевок приспичило, чего сюда возник? Хиляй к ним, не держу! — Профура! — дал ей звонкую пощечину. — Вислогузый мерин! Засранец! Вонючий кабан! — Открыла двери настежь: — Пиздуй отсюда, барбос! Беркут оделся наспех и, приостановившись возле двери, сказал злым шепотом: — Ноги моей здесь никогда больше не будет. Если б раньше знал, кто ты есть, никогда бы не возник! — Кому ты нужен, рахит недоношенный? Давай проваливай шустрее! Чего застрял, как говно поперек жопы? — Двинула мужика плечом, тот оказался на улице, а Оксана, закрыв двери на засов, принялась прибирать в доме. Вова Беркут был у нее не последним и далеко не единственным хахалем. Баба имела их больше десятка, но предпочитала одного — самого красивого, весельчака и шутника, огневого Сашку. С ним она была знакома много лет. Участковый. Поначалу ругались. Ох и стыдил он ее, уговаривал устроиться на работу, но не убедил. А Оксана была не только красивой, но и умной бабой. Так вот и поладили. Сашка никогда не назначал ей время. Она сама звонила и звала, когда ее кто-то обидел. Вот и здесь, убрав и проветрив в доме, позвонила ему: — Один коротаешь? Не помешала? А то давай ко мне! Согреемся, побалдеем вдвоем! Когда придешь? Прямо сейчас? Жду! Через полчаса она уже сидела на коленях участкового, гладила его лицо, плечи. — А знаешь, как меня сегодня обидел один козел? Обозвал за то, что не оставила у себя. Ты представляешь, он мне деньги предлагал! — За что? — За ночь, за любовь и ласки! За дешевку принял. Ну уж я ему устроила! — Кто этот негодяй? — деланно удивился Сашка, поддерживая с Оксаной давнюю игру. Они не только хорошо знали, но и прекрасно понимали друг друга. — Да ты его не знаешь. Это Вова Беркут! Недавно с зоны вернулся. Так за то, что отказала ему, он мне по морде дал и обозвал паскудно. С час назад его выгнала. Сказала гниде, что скотоложеством не балуюсь, ни за какие деньги с ним не лягу в постель. Теперь к шлюхам пойдет, в притон или на мост. Ко мне, как сам проговорился, пустой пришел. А может, соврал. Но я его с бубном выставила. Хотя сама не люблю базар, этот достал. — Правильно сделала. Я сейчас принесу выпить, и обойдемся сами, без беркутов! Сашка быстро оделся и, едва выйдя из дома, позвонил в милицию. Предупредил, что Беркут в полете и, видимо, вышел «на охоту». — Тряхнула его подружка! На ужин не оставила. Из города не уйдет! Ловите! Едва Сашка выключил телефон, всем оперативникам и участковым, каждому дворнику было приказано — смотреть и следить в оба. Второй звонок последовал уже от сторожа городского парка: — Здесь он! У меня ошивается. Один его взять не смогу, ребят пришлите, да поскорее… Беркут, надеясь на сумерки, спокойно прошел по аллее. Нет, он не ошибся и Борьку узнал мигом. Как тот оказался на воле? Ведь Седой и Шлейка в один голос утверждали, что менты сгребли его вместе с Андреем. Но того дома не было, только жена — распухшая от слез баба. Беркут хотел перехватить у Борьки баксов и разузнать новости по делу. Но парень вдруг куда-то исчез. Конечно, не домой, рановато. Где искать его? Идти к нему домой — слишком далеко и опасно. А значит, лучше навестить Седого и Шлейку. Эти могут выручить баксами, пока свой положняк не возьмет с клиентов. Если все долги собрать в кучу, Беркуту на три безбедных жизни хватило бы, даже если он всяк день станет бухать в ресторане. «Вот судьба-паскуда! Как все хорошо шло! И надо ж было Борьке залупиться! И с чего? Ведь могли спокойно договориться. Небось сам теперь жалеет пацан. Все равно вернулся б! Но откуда взялись менты? Борька с Андреем не вызывали, к чему? Не впервой мне было бить им рыла, все сходило тихо. Тут же шухер! Кто его затеял? Кому было выгодно заложить? Хотя тот же швейцар или официант могли. Что с них взять?» |