Книга Развод. Не прощу за, страница 47 – Екатерина Гераскина

В фиолетово-красном небе кружило чудовище. Что-то вроде огромной птицы с кожистыми крыльями, изуродованное до невозможности. Огромные крылья в перепонках, рваные, как будто их кто-то поел. Морда вытянутая, усеянная кривыми зубами. Глаза горели болотным светом. Оно пикировало прямо на нас.

Даже кошка подняла морду вверх и взревела, встречая врага.

Я едва сдерживала крик ужаса. Арагон выругался.

И в тот же миг, когда уродливое крылатое чудовище обрушилось вниз, чёрная пантера резко поднырнула под меня. Я даже вскрикнуть не успела — она сбила меня с ног, опрокинула на камни. Голова ударилась о выступ. Мир качнулся.

Последнее, что я услышала, был крик Арагона.

И тьма накрыла меня.

Приходила в себя я тяжело. Голова раскалывалась, словно внутри черепа кто-то бил молотом.

С усилием перевернулась набок, и тут же воспоминания вспыхнули одно за другим.

Чёрный, огромный зверь… он сбил меня с ног, швырнул в сторону. Я распахнула глаза — и тут же пожалела об этом: резкая боль ослепила, мир закружился.

А когда я увидела, где очнулась, меня пронзил холодный страх.

Я находилась в каменном мешке. Узком, низком. Колени и ладони саднили и болели, будто меня сюда волокли по камням. Иначе и быть не могло — здесь невозможно было идти в полный рост, даже встать толком.

Передо мной тянулся узкий каменный лаз, свод давил сверху, внизу лежала сухая трава. Она приятно пахла — горьковато и цветочно, — но облегчения это не приносило.

Сразу стало ясно. Это нора. И, скорее всего, той самой кошки.

Боги… значит, Арагон не успел. Не сумел. Кошка оказалась быстрее, хитрее.

Грудь сдавило.

А там, снаружи, осталась та самая тварь, похожая на птицу, — чудовище, которое стремительно пикировало на нас. Смог ли Арагон победить ее?..  Он ведь был без дракона, магии и уставший.

Я корила себя за безрассудство, за то, что с головой бросилась в этот мир. За то, что умалчивала о своём даре. Ведь если бы я сразу сказала Арагону, что могу чувствовать — что могла бы найти сына… всё могло бы сложиться иначе.

Но тут же во мне всплыл строгий голос бабушки, воспоминание о её заветах.

«Держи всё в себе. Всегда. Не выдавай. Твой дар — твоя гибель».

После того как она потеряла мою мать, свою дочь, она тряслась надо мной, заставляла клясться, что я буду осторожна, буду скрывать дар. Даже зельеварение казалось опасным. Потому что я могла выдать себя более сильными настойками, более чудодейственными.

Я стиснула зубы, уткнулась лбом в сено. Как же мне теперь быть?

Попробовала аккуратно, бесшумно выползти.

Ползла, как гусеница, но ногами вперед. Наконец, ощутила слабое дуновение воздуха! Сердце подпрыгнуло. Я почти выбралась!

Но радость оказалась преждевременной. Только встала на четвереньки, чтобы развернуться, как на спину легла огромная, пушистая лапа.

Придавила так, что дыхание сбилось. Я ухнула вниз на живот, распласталась и замерла.

Позади стояла тишина. Ни рычания, ни шипения. Меня обдал страх. Такой, что холодком пробрал до костей.

И тут я вспомнила… ту странную секунду единения, когда изумрудные глаза этого зверя встретились с моими.

Что если попробовать? Ведьмы умели общаться не только с растениями, но и с животными. Может быть, получится?

— Хорошая… хорошая киса… — выдохнула я, губы дрожали. — А я вредная и невкусная… ведьма. С противным характером, горькая на вкус. Да еще и немытая, повалявшаяся бездна знает где.