Книга Развод. Не прощу за, страница 55 – Екатерина Гераскина

— В общем, мы с кошкой вместе вытащили его, — сказала она наконец, не сводя глаз с сына. — Но это уже наше второе убежище. Первое пришлось бросить. Там было слишком опасно. Нам нужно уходить.

Моя рука легла на волосы сына, влажные от пота. И в этот миг отчаяние, вина и решимость переплелись во мне тугим узлом.

— Хорроры? Это они его так?

— Да.

Я сжала кулаки.

— Это те самые… неживые, — закивала девушка головой.

— И ногу его они… откусили?

— Нет. Его таким мы уже вытащили из груды тел.

Я нахмурилась. Какая-то мысль засела на периферии сознания. Я чувствовала её — она зудела, царапала изнутри, но ухватить, вытянуть и развернуть я никак не могла. Она была слишком зыбкой, слишком туманной. Будто что-то важное мелькнуло перед глазами и сразу исчезло, оставив только ощущение тревоги и глухого предчувствия.

— Расскажи про неживых? — попросила я хрипло.

— Сначала надо его перевязать, — тихо сказала она. — Я воды принесла и еды.

А потом девушка подтянула к себе свою сумку. Она с осторожностью, но уверенно стала доставать всё по порядку — узелки с жареным мясом, куски материи, маленький нож. Я смотрела на неё, на то, как тщательно она раскладывает вещи на ткани. И вдруг невольно обратила внимание на её руки. Узкие, длинные пальцы. На кончиках — чёрные когти. А вся кожа на кистях и до самых запястий покрыта мелкой чешуёй, блестящей в полумраке.

Она заметила мой взгляд, заметила мой невольный интерес и смутилась. Пальцы тут же дёрнулись, будто она хотела спрятать их в кулак, но было поздно.

— Мне просто непривычна твоя внешность… прости моё внимание, — быстро сказала я, чтобы разрядить обстановку.

— Всё нормально, — глухо ответила она, но глаза её всё же опустились.

Повисла пауза. А потом она сама добавила, хрипловато, будто слова резали ей горло:

— Я… сама никак не привыкну к себе. Я чудовище.

— Вовсе нет, — я поспешила дотронуться до ее руки, сжать ее. — Нет, милая, ты ошибаешься.

Она подняла глаза — изумрудные, с тонкими вертикальными зрачками, и в них на миг блеснула тоска, такая острая, что кольнуло сердце. Но я продолжила.

— Не важно, как ты выглядишь. Внутри ты самый светлый и добрый человек, — сказала я тихо, почти шёпотом, глядя ей прямо в эти странные, изумрудные глаза со змеиными зрачками.

— Вы просто хотите меня успокоить… — она сжала губы, голос её задрожал.

— Лири… — позвала я мягко.

— Нет. Нет. Давайте не будем об этом, — резко оборвала она, словно отрезала эту тему.

А потом всё снова сосредоточилось вокруг Алекса. Она молча начала снимать с него старые повязки, аккуратно, почти трепетно, и промывать раны принесённой водой. Её когтистые пальцы при этом были удивительно нежны. Я же попросила:

— Полей мне немного воды на руки. — Лири без слов сделал это. Я склонилась к сыну, ладонями нащупала его раны и стала намазывать их кашицей.

— Я травница, — объяснила я, хотя Лири и так, кажется, всё понимала. — Ему это поможет быстрее прийти в себя.

Она колебалась, явно не доверяла до конца, но всё-таки… видимо, вспомнила, что я — мать Алекса, что это мой сын. И кивнула.

Мы работали вдвоём, и вместе дело пошло куда быстрее. Ногу мы тоже перебинтовали вместе — слой за слоем, медленно, но уверенно, в полутьме этого каменного мешка.

Дыхание сына было ровное.

— Расскажи про неживых. И про секрет императора? — снова попросила я, когда мы закончили перевязку.