Книга Хрущевка княжны Соколовской 2, страница 22 – Полина Змееяд

– Дамы, прошу вас, Маргарите Алексеевне необходим свежий воздух. Разойдитесь, – вдруг проявил недюжинный такт Яринский.

Сам он выглядел раздосадованным, увидев, насколько я бледна и слаба. Явно наделся застать меня в относительном здравии и помахать перед носом моим же письмом с согласием его сопровождать. Но выкуси, старый черт, сегодня победа за мной.

Его тетки и сестры, лиц которых я даже не сумела разглядеть за пестрыми платьями и пышными воротниками, все продолжали лебезить. Каждая пыталась привлечь мое внимание, в их речах то и дело мелькал мой титул. Они наверняка рассчитывали произвести на меня впечатление и в будущем получить от общения со мной какие-нибудь привилегии. Знакомство со знатными мужчинами, например. Эх, знали бы они, что светская жизнь почти не входит в мои планы на ближайшее будущее.

Когда в комнате стало слишком уж шумно, я прикрыла глаза и коснулась пальцами виска. Этого намека оказалось достаточно: Яринский почти криками выгнал своих спутниц из квартиры, да и сам держался от меня на почтительном расстоянии. Между ним и моим диваном двумя непреклонными стражами стояли сестры. И в этот момент я была им безумно благодарна.

– Надеюсь, в следующий раз никаких непредвиденных происшествий не случится, – ядовито улыбнулся Яринский и, не попрощавшись, наконец покинул квартиру.

«В следующий раз». От мысли, что дальше уворачиваться от его силков будет гораздо сложнее, меня начало мутить. А может, все дело в слабости после магического истощения?

План по избавлению от общества Яринского прошел успешно, но я не учла одну маленькую деталь: на следующий день мне почти не стало лучше, однако в доме Тарковского приходилось изображать относительную бодрость.

– Дорогие мои, вы так похорошели. Я так давно вас не видела! – мать князя, Анастасия Матвеевна, расточала медовые улыбки, щедро одаривая комплиментами и меня, и сестер.

Девочки держались свободно и явно наслаждались атмосферой тихой роскоши и комфорта, от которого наверное уже успели отвыкнуть. Но их воспитание никуда не делось: они с вежливыми улыбками возвращали пожилой, но не утратившей шарма женщине, комплименты, изящно пользовались столовыми приборами и легко поддерживали необременительную светскую беседу.

Я только наблюдала за ними, предоставляя сестрам возможность насладиться обществом жизнерадостной вдовы. Сам Тарковский тоже помалкивал, позволяя матери стать центром беседы.

Она и стала, живо описывая воспоминания о давнем прошлом.

– Вы были такой чудесной и милой девочкой, Маргарита. Я всегда говорила, что из вс вырастет достойная во всех отношениях женщина, – вещала Анастасия Матвеевна.

Сестры при этих словах ехидно переглянулись, но спорить с гостеприимной хозяйкой не стали. Похоже, она значительно приукрашивала доброту Марго, но какое это имеет значение?

– А помните те замечательные розы в нашем саду, которые вы так обожали? – продолжала вдовствующая княгиня, все больше воодушевляясь от собственных слов. – Знаете, эти кусты до сих пор украшают задний двор. Как жаль, что они уже отцвели. Владислав, тебе стоило пригласить дорогих княжон раньше, чтобы они успели увидеть! Бутоны в этом году были просто прелестными.

Я улыбнулась и коротко кивнула. Память Марго на напоминания о розах никак не отозвалась, да и неудивительно: если то, о чем говорит княгиня, действительно происходило, то настолько давно, что вряд ли вспомнила бы и настоящая владелица тела. Что уж говорить обо мне?